Я трахаю тебя медленнее, потому что чувствую, что сейчас кончу, но еще не хочу этого. Ты обвиваешь ноги вокруг моих бедер, но я снова опускаю их вниз.
— Не надо, Эмилия! — бормочу я у твоих губ. — Раздвинь ноги шире. — Ты это делаешь. — Подними задницу! — шепчу тебе на ухо. Ты слушаешься.
Сжимаю твои бедра и становлюсь на колени; я хочу смотреть на тебя, потому что ты такая горячая, но не могу держать глаза открытыми, потому что это слишком интенсивно. Мои веки закрываются, а голова откидывается назад, затем я хватаю твои колени и тяну тебя ближе, на мой член.
Ты так страстно стонешь, а я так глубоко в тебе.
Бл*дь, Эмилия…
Ты снова кончаешь. Твои мышцы так сильно сжимаются вокруг меня, как никогда прежде. Все, что раньше было между нами, кажется детским садом. Не могу сдержаться и тоже взрываюсь.
В тебя.
Глубоко.
Бл*дь.
Возможно, это ощущается так интенсивно, потому что я, наконец, знаю, что чувствую к тебе. Я люблю тебя, Эмилия.
Мейсон
Папа все время пялится на меня. Как будто ожидая, что взорвется еще одна бомба. Но я только улыбаюсь ему и запихиваю макаронину в рот. Мама лепечет что-то себе под нос. Она снова прежняя, но папа просто не может не смотреть на меня так.
Ты сидишь возле меня, именно там, где и должна. Ты постоянно должна касаться меня. Как только мы приехали домой, я дал тебе ясно это понять. Твое место возле меня. Ты не должна отходить от меня ни на шаг, и я имею в виду именно то, что сказал. Но ты, кажется, не против, потому что льнешь ко мне при любой возможности, целуешь меня или проводишь рукой по волосам. Мне нравится это нежное дерьмо, Эмилия.
— И? — спрашивает папа. — Когда ты снова пойдешь на учебу, сраная жаба?
С наслаждением потягиваюсь. На мне нет даже футболки, несмотря на то, что на улице холодно. У нас в доме никогда не бывает нормальной температуры. Либо мерзнем летом, либо потеем зимой.
— Думаю, вообще никогда, пап, — лениво протягиваю я. Эмилия, время, проведенное с тобой, потрясающее. Я не хочу учиться, это потерянное время, когда мы могли бы трахаться.
Он поднимает брови и складывает руки на столе.
— А я думаю, что скоро, если не хочешь увидеть свою маленькую задницу на улице, Мейсон.
Размашистым жестом руки указываю на тебя, детка.
— Ты сможешь с ней так поступить? — громко спрашиваю я, и ты вздрагиваешь.
— А о ней речи не было, Мейсон.
— Китон, — говорит мама, и я вижу по папиному взгляду, что он сейчас не настроен, чтобы она его перебивала. Он ненавидит, когда его перебивают, и он ненавидит, когда ему мешают. Он смотрит на меня так, будто я одна сплошная помеха. — Дай ему немного времени. В последние недели всего было слишком много. В следующем году он обязательно продолжит учебу. Не так ли, Мейсон? — она с надеждой смотрит на меня. Черт, когда мама смотрит на меня так, я просто не могу ей ничего противопоставить. Черт возьми, Эмилия. И я снова под кайфом. Но тебе нельзя, Эмилия. Ни наркотиков, ни чего-либо еще. Ты не должна делать ничего, что, по моему мнению, может навредить тебе. Больше нельзя. И особенно делать это без меня.
— Даааа, конечно! — я изо всех сил стараюсь держать глаза открытыми и чувствую, как ты вырываешь свою руку, Эмилия. Мне это не нравится. Стреляю в тебя взглядом, но ты просто заправляешь прядь волос за ухо и тут же кладешь ладонь обратно на мое колено.
Папа смотрит на меня. Его щека дергается, Эмилия. Мама искоса поглядывает на него, потому что знает это выражение так же хорошо, как и я. Мне кажется, он воображает, как стреляет в меня. Просто так, здесь, за обеденным столом, потому что я дышу и лгу маме.
Пожав плечами, смотрю на него.
— Я ничего не сделал. Просто хочу поесть, пап. Но когда ты так на меня смотришь, мне кусок в горло не лезет.
— Мейсон, я спрашиваю себя, вырастешь ли ты когда-нибудь, — цедит он. Я ненавижу этот тон, Эмилия. Звучит так, будто он угрожает мне. Не круто.
— Почему? У меня все отлично, — отвечаю я и действительно так считаю, Эмилия. Мы сумасшедшие, но это не имеет значения. Это должно быть так. Потому что такие мы и есть.
* * *
Я трахал тебя два часа подряд, Эмилия. Мы вспотели, и диван тоже весь мокрый от пота. Да, я знаю, что ты должна была просто сделать мне массаж. Но потом ты решила сделать мне массаж члена, о котором я буду вспоминать даже через десять лет.
Теперь ты лежишь здесь с раскрасневшимся лицом. Твои волосы повсюду. Я ненавижу их. Ты лежишь на диване на спине, повернув голову в сторону, и смотришь на меня. Я сижу в кресле, на котором ты не так давно объезжала меня, и курю косяк. Наклонив голову набок, смотрю на тебя, выдыхая дым сквозь приоткрытые губы. Подбородком опираюсь на кулак, потому что моя голова такая же тяжелая, как и веки.
Смотрю в твои большие, сияющие глаза, окутанные той печалью и болью, которые практически всегда окружают тебя, как одеяло, в которое ты завернула всю свою жизнь. У тебя такой взгляд, Эмилия, как будто ты впитываешь и уничтожаешь все хорошее вокруг себя. Ты сломлена. И никогда больше не станешь единым целым, даже если будешь в безопасности со мной хотя бы наполовину.
Мне интересно, о чем ты думаешь, Эмилия. И о чем думала, когда уехала. Что было в твоих мыслях, когда он так грубо с тобой обращался. Спрашиваю себя, что ты почувствовала, когда увидела меня в вашей квартире.
Ты — тайна для меня, Эмилия.
Сейчас все тихо и спокойно, так умиротворенно, Эмилия. Но мне кажется, что это затишье перед бурей. Потому что это я, и потому что это ты, и потому что мы с тобой — ураган. Не пройдет много времени, прежде чем мы снова взорвемся и уничтожим все вокруг.
— Я тебе не доверяю, — говорю я, не имея понятия, откуда это взялось. Но мне не дает покоя то, что ты трахалась со мной, пока он был наверху. И что ты трахалась здесь с ним, хотя точно знала, что я стою рядом. Я никогда не забуду этой картины. Я люблю тебя, Эмилия. Теперь
