Ознакомительная версия.
– Ну да, и из-за него тоже! Послушай, он очень соскучился по тебе. Он... он разрывается между нами. Он хочет, чтобы мы были вместе.
– Он... – повторила Катя. – Мика – ребенок. Нельзя во всем идти у него на поводу! Ганин, он тебе просто на шею сел!
– Но должен же я как-то искупить...
– Вот именно – искупить! – перебила Катя. – Ты потому мне предложение делаешь, что хочешь искупить!
– Катя... – Он попытался обнять ее, но она вырвалась.
Захлопнула коробочку с кольцом и сунула ему в нагрудный карман.
– Милый Гришенька, я тебе уже говорила – ты очень хороший человек... Несмотря ни на что – очень хороший. И... и порядочный. Но... – Катя вдруг остановилась, потрясенная какой-то мыслью. – Послушай, а как же Рита?
– Мы расстались.
– Из-за меня? Ты ее бросил? – с отчаянием спросила Катя.
– Мы расстались по обоюдному согласию! – раздраженно повторил Ганин.
– Из-за меня... – сквозь зубы процедила Катя. – Скольким людям я уже испортила жизнь!
– Ничего ты не портила! – окончательно рассердился Ганин. – Ты была не причиной, а лишь поводом...
Катя отвернулась, закрыв ладонями уши.
Ганин развернул ее и принялся целовать. Но она уклонялась, выворачивалась из его рук...
– Я не выйду за тебя замуж, не выйду! – кричала она. – Отстань от меня! Ты опоздал! Тебе надо было сделать это двенадцать лет назад... Поздно, Гришенька, поздно!
– Ничего не поздно...
Он все-таки сумел ее схватить. И, изо всех сил прижимая Катю к себе, почувствовал, как возле его груди стремительно колотится ее сердце. На мгновение она словно ослабела, и ее губы ответно раскрылись. Но только на мгновение...
Потом Катя оттолкнула его.
Тяжело дыша, они стояли друг напротив друга.
– Я люблю тебя, – сказал Ганин. – Вот что хочешь со мной делай! И вообще... Я тебе ни одного слова поперек не скажу! Я теперь другой человек – совсем не такой, каким был раньше.
– Я теперь тоже другая, – покачала она головой. – И мне теперь совсем не хочется спорить с тобой.
– Так это же здорово! Теперь мы, наверное, сможем существовать рядом.
– Существовать... – передразнила она. – Нет, я хочу жить!
– Послушай, ты просто цепляешься к словам! – снова рассердился он.
– Нет, Гриша, нет... – Катя отвернулась. – Все напрасно. Лучше уходи. Ты знаешь – я не передумаю.
– Знаю... – со злостью сказал он. – Но что мне сказать нашему сыну? Он так надеется...
– Скажи, что я обещала подумать. Ну, соври что-нибудь...
– Катя, я не собираюсь врать собственному сыну! – строго ответил он.
– Удивительные у вас отношения... – усмехнулась она.
– Ладно, совру. В исключительных случаях можно. Даже необходимо. А потом... Может быть, потом он сам все поймет...
Он возвращался от Кати со странным чувством.
«А ведь я чувствовал, что она откажет мне, – думал он, стоя в пробке на Садовом. – Только не хотел в это верить».
Он достал из кармана коробочку с колечком, еще раз полюбовался на него. «Опоздал на двенадцать лет», – сказала она. Значит, действительно ждала его все это время. До тех пор ждала его, пока у нее внутри все не перегорело.
Как горько, насмешливо она смеялась...
И Ганин снова представил, как тяжело ей было когда-то. Одной, с младенцем на руках. Всякие тетушки-бабушки, конечно, помогали ей, а потом появился тот добряк со странной фамилией. Как его там? А, Толик Лаэртов... Конечно, формально она никогда не была одна, но... но она ждала именно его, Григория Ганина. А потом ей надоело его ждать...
Поток машин медленно тронулся в сизом облаке июньского марева.
Ганин равнодушно забросил коробочку с кольцом в «бардачок».
Все эти сапфиры в золоте ничего не стоят, если они не на ее руках...
* * *
Дивно-дивно цвел жасмин под окнами...
Есть запахи, которые странно будоражат воображение и заставляют представлять то, что в реальной жизни вряд ли произойдет. Аромат жасмина как раз такой.
Лето в городе было тихим, каким-то благостным. Вязкая, привычно удушливая жара начисто лишала сил. Не было ни ссор, ни споров, не кричали соседи снизу, выясняя отношения, не шумели подростки в ближайшем парке, не сигналили друг другу истошно машины, проносящиеся по дороге. Дрожащий голубоватый воздух был пропитан ленью, а на лицах редких прохожих читалась отрешенная покорность судьбе.
Это городское лето надо было просто пережить, чтобы потом, в бесконечных декабрьских сумерках, вспоминать с ностальгическим сожалением мутное белое солнце, пыльную листву, долгие светлые вечера, наполненные отдаленной музыкой, навязчивый запах шашлыка, скамейки, спрятавшиеся в кустах, бурно вспенившееся пиво, которое выплескивалось из открытой бутылки на горячий асфальт и моментально высыхало...
Катя сидела на балконе в раскладном маленьком шезлонге и завороженно смотрела вдаль – на блистающие стеклами башни, отражавшие вечерний свет. А ноздри щекотал запах цветущего под балконом жасмина.
Катино воображение занимал Григорий Ганин. Незваный гость, которого невозможно прогнать. Нет, не то чтобы она сожалела, что отказала ему, – о сделанном она не жалела. Она просто представляла, что было бы, если бы Ганин был рядом. Как он прикасался бы к ней, какие слова шептал на ухо...
Легкий ветер щекотал ее обнаженные руки – как будто это он осторожно прикасался к ним губами. Потом она вспомнила туночь – в который уже раз.
«Дело не в Ганине, а в том, что сейчас лето. Я одна, я еще не совсем старуха. Осталось желание любить. Еще жасмин этот дурацкий... – Катя поморщилась и склонилась над перилами. Дунул ветер, и стало видно, как с кустов внизу сыплются на газон белые лепестки. – Где же Лаэртов?!»
Толик Лаэртов звонил ей уже три раза. В первый раз утром, когда срывающимся голосом сообщил ей, что поссорился с Верой Петровной, второй раз – днем, когда попросил Катю о встрече, и третий раз – час назад, сказав, что уже выезжает. Катя уже начала беспокоиться о нем, но в этот момент в глубине квартиры раздался звонок.
Катя поспешно выбежала с балкона.
– Толик, так долго, я уже начала беспокоиться! – с упреком сказала она, впуская бывшего мужа.
– Катенька, я с ней еще раз поссорился – как раз перед выходом! Мама хочет окончательно меня раздавить! – возбужденно сообщил Лаэртов – вспотевший, растрепанный, в клетчатой мятой рубашке и широких льняных штанах, живо напоминающих моду послевоенных лет. – Она позвонила Ключникову и сказала, что будет жаловаться на него в Академию наук. Мы с Ключниковым пишем книгу о скандинавской литературе и ее влиянии на современное искусство. И договорились уже, что фамилия Ключникова будет стоять первой на титульном листе – ну, согласно алфавиту... ведь сначала идет буква К, а потом уже Л. Но маме это очень не понравилось – она считает, что все основные темы разработал я, а Ключников – лишь подмастерье. И она ему позвонила и высказала свое мнение! Естественно, мой соавтор жестоко обиделся. Если, ко всему прочему, взять в расчет еще и те интриги, которые творятся у нас на кафедре...
Ознакомительная версия.
