Ознакомительная версия.
— Верно! — бросила Лика. — Можешь не торопиться. В случае чего действительно отпразднуем через пару месяцев.
Она нажала отбой, с размаху бросила телефон на столик и опустилась на диван, сжав руками лоб. Что ж, так тебе и надо! Привыкла никогда не рассчитывать на других, так нечего отступать от раз и навсегда выбранных правил.
Лика поднялась на ноги, отправилась на кухню, подвернула ногу и со злостью сбросила изящную, бледно-зеленую туфельку, отлетевшую в угол комнаты. Босиком прошлепала к холодильнику, извлекла на свет бутылку виски, вернулась в комнату и расположилась прямо на полу, у огромного во всю стену окна.
Отхлебывала из горлышка, наслаждаясь разливающимся по телу теплом, затем тянулась за очередным цветным шариком, надувала его и, подкинув, отправляла летать по комнате. Чем не метафора ее никчемной дурацкой жизни? Коробки, набитые ненужным хламом, разноцветные воздушные шарики, а в центре всего тяжеловесный уродливый Пегас. Да еще этот огромный, безумный, несущийся куда-то город за окном. Жестокий, равнодушный многомиллионный город, где не нашлось ни одного человека, который пришел бы поздравить ее с днем рождения. И неожиданно всплыли в памяти слова Никиты: «Мы поговорим с тобой после, через несколько лет, когда эта страна небывалых возможностей сожрет тебя с потрохами и не подавится».
Не пора ли, наконец, признаться себе, что вся твоя жизнь есть не что иное, как растянувшаяся на много лет агония? Тебе пообещали когда-то, что ты не доживешь до семи лет. И, в каком-то смысле, оказались правы. Ведь все, что было после детства, если разобраться, не имело никакого смысла, являлось лишь лихорадочными попытками заполнить хоть чем-то свистящую пустоту. Все эти годы ты только и делаешь, что примеряешь на себя маски, случайные роли, пытаешься прожить чью-то чужую жизнь вместо своей собственной, отнятой у тебя при рождении. Больше всего на свете ты хотела бы быть просто дочкой, женой, матерью. Иметь свой дом, большой и уютный, где каждому гостю были бы рады, где всем нашлось бы место: и друзьям, и родным. Обнимать по вечерам мужа, вернувшегося с работы, усталого и раздраженного, прижиматься губами между бровей, глядя, как словно по волшебству разглаживаются угрюмые складки на лбу. Ставить на стол блюдо с жарким и умиляться, смотря на стучащих ложками голодных мальчишек. Или на вертлявых озорных девчонок…
Так нет же, ей с самого начала было заявлено, что этому не бывать. И она кидалась, как оглашенная, то в свое восторженное увлечение сценой, то в кровавый угар войны, принималась то за политическую хронику, то за детективное расследование. Получала по голове и каждый раз снова поднималась, пускалась в очередную авантюру. Лишь для того, чтобы не пришлось отвечать самой себе на главный вопрос — зачем? Для чего это все? К чему ты стремишься, к чему хочешь в конце концов прийти?
Почему-то вспомнился тот далекий октябрьский вечер, когда она, опустошенная, разбитая, стояла у окна своей маленькой московской квартиры, как загипнотизированная глядя на покрытый трещинами асфальт. Что остановило ее тогда? И зачем?
Лика подтянулась, села на полу, привалилась лбом к нагретому лучами заходящего солнца стеклу. А здесь тоже довольно высоко… Машины внизу кажутся игрушечными сувенирными автомобильчиками. Если собраться с силами и шагнуть в расплывающуюся в глазах пустоту, успеешь, наверно, даже ощутить восторг полета, абсолютной свободы, невесомости. Лучше, конечно, сигать из окна телестудии, с небоскреба Radio City, с 45-го этажа. Тогда можно было бы надеяться, что ее тело, упав на гладкий асфальт с такой высоты, не останется расплывшимся пятном, а разлетится на тысячу кусков. Впрочем, поручиться за это нельзя, с физикой у нее никогда не складывались отношения. В любом случае, здесь, в Нью-Йорке, это не вызовет столько толков и любопытных взглядов. Тут, в городе бесконечных возможностей, такое случается сплошь и рядом…
Затренькал дверной звонок, на нетвердых ногах она прошлепала в прихожую, распахнула дверь и попятилась, глядя на надвигавшуюся на нее корзину цветов.
— Мисс Белова? — уточнил выглянувший из-за ароматного облака сирени посыльный.
— Да… — растерянно протянула она.
— Это вам!
Посыльный поставил корзину на пол, сверился с какими-то бумажками и отбыл восвояси. Лика так опешила от неожиданности, что забыла даже дать ему чаевые. Ошеломленная, она осторожно дотронулась до хрупких нежно-сиреневых звездочек подушечками пальцев. Что за чудо такое посреди бетонных джунглей?
Из соцветий выпала карточка, Лика узнала почерк, прочитала: «С днем рождения! Андрей». Немногословен, как, впрочем, и всегда. Ну конечно, кто же это еще мог быть? Ее персональный ангел-хранитель, добрый доктор Айболит, вечно являющийся в самые сложные моменты, дабы ненавязчиво напомнить — нельзя самовольно сходить с дистанции, нужно жить.
Теплый ветер пробежал по траве, сорвал с ветки дерева нежно-розовую цветочную кисть и бросил на подол Ликиного платья. Тихо шурша, перелистал страницы все еще лежавшей рядом пухлой газеты. Лика откинула назад голову, ощутила нывшим затылком тепло, исходящее от нагретого солнцем шершавого мощного ствола платана. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь густую листву, обдавали жаром сомкнутые веки, и, наверно, только поэтому из-под опущенных ресниц по щеке скатилась слезинка.
День постепенно наливался полуденной жарой, все больше туристов и голосистых мамаш с детьми спешили укрыться от палящего солнца в тенистых аллеях Центрального парка. Но никто не обращал внимания на одинокую темноволосую женщину, сидящую прямо на земле, под развесистым столетним деревом.
Что же сделал с ней этот город контрастов? Город сверкающих огнями улиц и темных, как сама преисподняя, районов, куда нельзя вызвать такси, потому что водитель не рискнет ехать по указанному адресу, опасаясь, что на него нападут, отберут машину, проломят череп и отправят отлеживаться в кювет. Город поджарых клерков и огромных двухсоткилограммовых толстяков на инвалидных креслах. Город ничего кругом себя не видящих трудоголиков и ночующих на скамейках в парках живущих на пособие ленивых бродяг. Ведь ей казалось, что она попала в страну мечты, в волшебное царство, где таким, как она, — гордым одиночкам — самое место. Оказалось же, что для этого Ноева ковчега ее самостоятельности и самодостаточности не хватает. Что ж, спасибо, напомнили. Здесь доверять нельзя никому, никому, в буквальном смысле этого слова. Даже человек, которого ты привыкла считать если не близкой и родной душой, то, по крайней мере, другом, партнером, оказался способен обвести тебя вокруг пальца, не стирая с лица пресловутой американской улыбки. А ведь когда-то там, в России, он, можно сказать, спас ее, заставил поднять голову, вернул к жизни. Выходит, только для того, чтобы заполучить в свой стан перспективного бойца, которого можно будет с легким сердцем вышвырнуть вон, когда его профессиональные качества перестанут интересовать.
Ознакомительная версия.
