Ознакомительная версия.
— Мне пора ехать. Спасибо вам за гостеприимство. И передайте, пожалуйста, мистеру Грекову…
Она замялась. Что ей сказать Андрею на прощание? Что она огорчена его семейной трагедией? Что, знай она о том, как все произошло, возможно, вела бы себя по-другому? Что сожалеет о вырвавшихся у нее в пылу гнева словах? Черные круглые глаза смотрели на нее с мудрой внимательной добротой.
— Просто передайте «до свидания», — закончила она и вышла из комнаты.
Вернувшись в Нью-Йорк, она первым делом затерла последнюю диктофонную запись. Расшифровывать пленку, заново вслушиваясь в его голос, было выше ее сил. Пирсу пришлось что-то наплести про так и не взятое интервью. Кажется, произошла ошибка, и добрый бескорыстный меценат на деле оказался колумбийским наркобароном.
Впрочем, и без этого злополучного интервью работы хватало. Беженцы, нелегалы, бездомные… Съемки, зарисовки… Лето сменилось осенью, осень — зимой. И Лика в какой-то момент осознала, что давно уже не помнит, какое время года на улице. День и ночь, зима и лето — все перепуталось в голове, осталась лишь бесконечная гонка. Успеть, записать, заснять. Пирс неизменно бубнил:
— Еще! Нужно собрать еще материала. Если мы хотим, чтобы этот проект и в самом деле произвел фурор…
У Лики же даже не оставалось времени задуматься, для чего ей нужно, чтобы проект произвел фурор. И нужно ли? Временами казалось, она, как белка, попала в несущееся на огромной скорости колесо и машинально перебирает лапками, стремясь все вперед и вперед, не замечая, что уже бог знает сколько времени крутится на одном месте.
И лишь иногда, в редкие минуты душевного просветления, удавалось вдруг словно выскочить из дребезжащего, мчащего ее куда-то круга, вдохнуть глоток воздуха, оглядеться. Такое случалось, когда под утро приходил старый сон, и Лика подскакивала на постели и еще несколько минут не могла понять, как она оказалась в этой пустой гулкой комнате, если еще секунду назад барахталась в снегу, задыхаясь, путаясь, не в силах выбраться. Она приподнималась на постели, садилась, обхватив острые коленки руками, мутно смотрела в окно, за которым простиралась манящая сладко кружащая голову пустота.
Или как-то на Бруклинскому мосту… Она спешила куда-то, бежала, забросив на плечо тяжелый рюкзак и вдруг остановилась на минуту, прижалась к перилам, как завороженная глядя, как рябит на неярком зимнем солнце вода залива далеко внизу. И снова высота поманила вниз, сладко нашептывала что-то, обволакивая, завлекая. Лика машинально нащупала в кармане зажигалку, вытащила ее на свет, подержала в кулаке и вдруг разжала пальцы. Не отрываясь, следила, как гладкий брусок, переворачиваясь и бликуя на солнце металлическим боком, отвесно летит вниз. Так высоко, даже всплеска не было слышно, когда водная гладь, неохотно расступившись, поглотила маленький кусочек металла, еще минуту назад преспокойно почивавший в ее кармане…
Лика удобнее закинула на спину рюкзак. Нужно было бежать — на сегодня у нее запланирован еще один репортаж для российского телевидения, а вечером они с Пирсом договорились обсудить ее последние наработки.
Весной Лике исполнилось тридцать пять. Она не ждала многого от этого дня, давно уже перестала воспринимать собственные дни рождения как праздник. Так просто, еще одна дата в календаре. Но в этот раз почему-то затосковала по детскому ощущению готовящегося чуда, по праздничному пирогу, подаркам и пожеланиям. Договорились вечером встретиться с Пирсом, сходить куда-нибудь. В кои-то веки выбралась походить по магазинам, купила себе совершенно сногсшибательное платье — бледно-зеленое, в тон глазам, легкое, воздушное, и туфли — остроносые, на немыслимых тонких каблуках. И Лика, притащив все это великолепие домой и вертясь перед зеркалом, невольно подсмеивалась над собой. Кем это вы, барышня, себя вообразили? Вам не к лицу и не по летам наряжаться, словно на выпускной бал. А впрочем… Чем черт не шутит, имеет она право хоть раз в жизни побыть тем, чем ее задумала природа — женщиной? На работе, в телестудии, коллеги, бог весть откуда прознавшие про ее день рождения, преподнесли ей чудовищно тяжелую, уродливую статуэтку. Массивная коротконогая кобыла с волнистыми крыльями должна была, вероятно, изображать Пегаса. «Господи, да этой дурой только от бандитов отбиваться!» — подумала Лика, взвесив в руке подарок. Коллеги, однако, так гордились своей изобретательностью, что она, дабы никого не разочаровывать, изобразила восторг.
Она еле дотащила подарок до дома, по дороге забрела в кондитерскую, взяла заказанный заранее торт. Тут же, в располагавшемся поблизости сувенирном магазине разжилась связкой надувных шариков. Потянулась было за фигурно вырезанными в виде цифр свечками для торта, но в последний момент передумала. Это будет, пожалуй, слишком — гордо выставить среди кремовых розочек и взбитых сливок свои тридцать пять.
Она поднялась в квартиру, сунула торт в холодильник, установила Пегаса в центр стеклянного журнального столика, предвкушая, как они с Пирсом, вернувшись из ресторана, вдоволь посмеются над этим громоздким произведением современного искусства. Затем сняла с плечиков нежно-зеленое воздушное облако, стянула через голову свитер, скинула джинсы и нырнула в ласково скользнувшее по телу платье. Сбросила кеды, надела туфли, слегка покачнулась на каблуках, но тут же поймала равновесие, удержалась. Снова засмеялась над собой — поделом тебе будет, красавица недоделанная, если грохнешься посреди ресторана на глазах у изумленной публики.
В брошенном в прихожей рюкзаке завибрировал мобильный телефон. Пирс! Странно, чего это он названивает, должен бы уже подъезжать к ее дому.
— Привет! — весело бросила она в трубку. — Если ты сейчас скажешь, что тебе не удалось заказать столик, я тебя линчую!
— Детка… — смущенно начал он и вдруг перешел на русский.
Должно быть, сообщать неприятное на чужом языке казалось ему проще.
— Я очень сожалею. Обстоятельства сложились против меня.
— Ты еще скажи, «мое нижайшее почтение», — раздраженно оборвала его Лика. — Что случилось?
— Мне пришлось срочно вылететь в Вашингтон. Необходимо осветить в нашей газете конгресс…
— Постой! — перебила Лика. — Как Вашингтон? А как же… А мой день рождения? Что, кроме тебя, некому было поехать?
— Детка, ты ведь и сама журналист, тебе не нужно объяснять, как это важно для меня… — Справившись с самой трудной частью беседы, Джонсон снова перешел на английский. — А твой день рождения мы отпразднуем, когда я вернусь. Он ведь никуда не убежит, верно?
Ознакомительная версия.
