– Энни, ты восхитительна!
– Вы только посмотрите на это! В особенности ты, Гейл, дорогая моя!
Мартин обошел вокруг стола подливая всем еще шампанское, а Энни села напротив него во главе всей компании. Баранина еще находилась в духовке, розовея изнутри в ожидании, пока подрумянится тесто.
Все, что происходило за столом, весь ход вечеринки был под бдительным контролем хозяйки, но сквозь шумевшее в голове шампанское Энни сосредоточенно пыталась уловить причину какой-то смутной тревоги, навивавшейся в душе. Что-то совсем неуловимое… Возможно, не нужна была сегодня вся эта демонстрация ее кулинарного искусства, а, может, тревожно от того, что она всем и себе в том числе пыталась доказать, что ничего особенного не произошло и все по-старому, в то время как случилось слишком много всего, и прошлое уже не вернуть, как не старайся. Пожалуй, случись ей подавать сегодня сухие бисквиты – это, по крайней мере, было бы честнее.
– Неужели я им всем лгу? – внезапно с отчаянием подумала Энни. Справа от нее Дэвид – его сын был другом Томаса – взял бутылку и наполнил ее бокал, потом поднял свой и провозгласил:
– За тебя, милая Энни! И за новые встречи!
– За новые встречи! – эхом отозвалась Энни и выпила.
Вокруг нее продолжалось веселье. Спустя некоторое время она почувствовала, что вино помогло – все трудные вопросы куда-то отступили, ушли на дно сознания. Энни подала запеченную баранину и снова села в свое кресло, глядя на лица друзей.
При свете свечей комната выглядела чуть таинственно и была наполнена ароматами вкусной еды и дорогих духов и хорошего вина. На одной из женщин были длинные блестящие серьги, и, когда она наклонялась через стол, рассказывая какую-то историю, серьги в ее ушах качались, разбрасывая по всей комнате яркие, цветные лучики. Наконец, рассказчица добралась до самой сути своей забавной истории, и раздался взрыв хохота, Энни тоже рассмеялась от всей души.
– Наша Энни сегодня совсем не похожа на себя. Она какая-то особенная, – произнес Дэвид в ответ на чью-то реплику и тепло сжал ее ладонь.
Энни обвела взглядом стол и сидящих за ним гостей, подумала о том, какие рядом с ней приятные и остроумные люди. Вот сейчас они сидят в уютной комнате, хорошо закусив и подвыпив, и им так легко и так весело вместе. Сквозь сияние свечек Энни смотрела на Мартина. В эту минуту его лицо значило для нее не больше и не меньше других лиц, – одинаково знакомое и чужое. Ей внезапно стало очень холодно, так холодно, что она даже вздрогнула. Они все чужие! Даже Мартин! Чувствуя озноб во всем теле, Энни вдруг поняла: только один человек ей, действительно, близок и нужен в эту секунду, и этот человек – Стив. Она почувствовала, как на шее шевельнулись волосы, как будто их коснулась ладонь Стива, и перед глазами возникла больничная палата и мягкий приглушенный свет ночников. Она знала, что и Стив тоже думает о ней, и их мысли друг о друге стали мостом, соединившим их через расстояния.
Это была настоящая тоска, настолько нестерпимая, что Энни сжала кулаки, вдавливая ногти в ладони, чтобы сдержать стон отчаяния. Казалось, что вся эта вечеринка проходит где-то не здесь, а вдалеке, а она видит всех своих гостей из холодного пустого пространства…
– Энни, как ты себя чувствуешь? – заботливо спросил Мартин.
Она снова увидела лучи от сережек и постаралась как можно непринужденнее улыбнуться.
– Все нормально. Спасибо, милый. Как ты думаешь, подавать десерт?
Энни отодвинула стул и пошла к холодильнику нетвердой походкой, радуясь возможности спрятать от всех свое лицо. Она посмотрела в белое чрево холодильника, где среди пакетов и свертков разнообразных продуктов стоял стеклянный кувшин с лимонным кремом. Все сильнее ее охватывало чувство нереальности происходящего; все вокруг было ненастоящим. Единственной реальностью стала та кромешная тьма, которую разделяла она со Стивом, и единственным настоящим чувством было то, которое сейчас испытывала к нему, своему случайному знакомому.
– Я отнесу сам, – сказал Мартин Он незаметно подошел к жене сзади, достал из холодильника десерт и мимолетом поцеловал ее в щеку. – Обед просто замечательный.
– Я рада, – прошептала Энни – это как раз то, чего я хотела.
Вечер, действительно, удался на славу, и никто даже не заметил того состояния отчужденности, в котором находилась виновница торжества, которая вскоре опять сидела на своем месте и безразлично помешивала ложкой кремовую массу. Внезапно Гейл склонилась над столом, как бы собираясь сообщить нечто чрезвычайно секретное, и, широко раскрыв глаза, словно не веря своим словам, произнесла:
– Да! Знаете, что я вам скажу! Слышали новость. Фробишеры разводятся!
Пронеслась волна потрясенного удивления и за ней плохо скрываемого облегчения – это не мы. Не у нас. Эта беда нас пока обошла.
– Да, что ты! Не могу поверить!
– … И я тоже.
– Тем не менее, это правда. Она мне сама сказала. Он уйдет, как только подыщет себе квартиру, а еще она говорила, что они уже много лет не ладили, и хорошо, что это, наконец, произошло… Как странно, правда? Они казались такой милой парой, ни дать, ни взять – молодые в медовый месяц. Всегда ходили, держась за ручку, на вечеринках танцевали только друг с другом.
Мартин достал еще одну бутылку вина.
– Никто, надеюсь, не против? – сосредоточенно отвинчивая пробку. – Слышали мою теорию?
– Да уже, наверное, тысячу раз…
– А я и в тысячу первый повторю…
Теория эта заключается в том, что те, кто из кожи вон лезут, чтобы показать, какие они счастливые, на самом деле чаще всего оказываются на мели. И Фробишеры – лишнее тому доказательство.
– Тогда как люди, подобные нам… постоянно ворчат по всякому поводу, спорят из-за денег, ссорятся из-за пустяков, когда один из них приходит домой позже, чем обещал. Но на самом деле, как раз эти люди и счастливы по-настоящему, они то и не могут жить друг без друга.
Сквозь полумрак комнаты, мерцание свечей Мартин смотрел на жену. Сначала его слова звучали как бы несерьезно, в шутку, но по мере того, как он говорил, в его интонациях отчетливее начинал звучать вопрос, который все сильнее мучил его с той самой минуты, как Энни вернулась домой. Мартин никак не мог решиться спросить ее о том, что больше всего его тревожило. И только теперь, глядя поверх головы друзей и стола, заставленного праздничным угощением, пытался спросить жену одними глазами:
– Ты все еще любишь меня? Глупо, конечно, но ты ведь не очень беспокоишься о НЕМ, правда? Он ведь ничего для тебя не значит? Ну, может, имеет значение только то, что он был с тобой в темноте…
Лицо Энни казалось бесцветным овалом, а сама она страшно далекой. Жена смотрела на него, и у Мартина возникло ощущение, что его просто не видят. И тогда он узнал ответ…
