— Папа сказал говорить по-французски, тогда мы сможем говорить о тебе, и ты не поймешь.
Конечно, он бы так и сказал. Звучит точь-в-точь как мой муж.
— Ты можешь сказать папе, что я была добра к своему брату? Тогда я получу своего кролика!
Почему у меня такое лёгкое предчувствие, что она в любом случае получит этого кролика? У Майлза есть особенность, которая делает его неспособным сказать Брук «нет» без стопроцентной гарантии.
— Конечно, я скажу ему. Ты уже выбрала имя?
Она кивает.
— Если это кролик-мальчик, я называю его мистер Пушистик-два. А если я получу девочку, я назову её… — она напевает, размышляя, её мозг работает усерднее, чем мой, пытавшийся разобраться в математике в старших классах. — Милли!
— Как твоя мамочка? — я поднимаю брови.
Брук забирается на кровать, её лицо нависает прямо над моим, когда она спрашивает:
— Ты знаешь мою маму?
— Да, я знала её.
— Она будет злиться, если я назову своего кролика её именем?
Я обнимаю Брук, притягивая её к себе для объятий. Она мгновенно обнимает меня в ответ, по крайней мере, настолько, насколько это получается, когда она по большей части лежит на мне сверху. Одна из моих рук зарывается в её волосы, осторожно расчесывая их пальцами.
— Я думаю, ей бы это понравилось, Бруки.
ГЛАВА 59
«Всегда будет следующая вершина» — The Climb by Miley Cyrus
Майлз
— Две гребаные кошки и кролик, — усмехается Колин, когда мы выходим из дома второго заводчика кошек.
Мы уже подобрали первую кошку и кролика Брук. Единственным домашним животным, которое у них осталось, была сиамская кошка. Оба раза я выбирал ту кошку, которая казалась довольно застенчивой. Но, честно говоря, они обе смотрели на меня своими огромными глазами, выглядя довольно мило.
— Эмори хотела кошку, — говорю я как ни в чем не бывало.
— Но у тебя две кошки. И грёбаный кролик, чувак.
— Брук хотела кролика. Кроме того, это карликовый кролик, — Эмори написала мне сообщение и сказала, что Брук так хочет завести кролика, что даже поговорила со своим братом.
Боже, как бы я хотел быть рядом в этот момент.
В любом случае, теперь я не могу появиться дома без кролика. Не имеет значения, подарю я ей его сейчас или через несколько недель.
— Да, это многое меняет, чувак, — он говорит это с сарказмом, я знаю. — Ты хороший отец.
Я смотрю на своего лучшего друга, готовый убить его.
— Как будто ты не поспешил бы завести Лили домашнее животное, если бы она попросила.
Колин похлопывает себя по спине, гордясь тем, что у него есть ответ для меня.
— Она не стала бы просить, потому что моя девушка слишком психически неуравновешенна, чтобы сохранить себе жизнь, не говоря уже о животном.
Должен ли я смеяться? Потому что я чувствую, что он пытается отнестись к ситуации легкомысленно, но это серьезно. Поэтому я не смеюсь, а моргаю. Пару раз.
— Я думал, ей стало лучше.
Колин вздыхает и прислоняется к моей машине, заглядывая через капот.
— У неё бывают «свои» дни. Лили больше не пытается покончить с собой, но это не значит, что всё остальное тоже покинуло её.
Это очевидно.
— Могу я спросить тебя о чем-то очень личном?
Колин прищуривается, глядя на меня, неуверенный в своем ответе. Он скажет «да», он всегда так делает.
— Зависит от обстоятельств. Если это что-то о моей девушке, то нет. Обо мне спрашивай сразу.
Колин так же скрытен во всём, что связано с Лили, как и ФБР. Никто не смог бы выбить из него ответ. Иногда мне даже кажется, что он скорее умрет, чем расскажет о том, что с ней происходит.
Он рассказывает Аарону гораздо больше, чем нам с Греем, но Аарон брат-близнец Лили, так что, возможно, именно поэтому. Или потому, что Колин и Аарон просто намного ближе к нему, чем мы с Греем. В любом случае, я уверен, что даже Аарону он никогда не рассказывает всей истории.
Честно говоря, я не уверен, хорошо это или плохо.
— Зачем ты это сделал? Ты с самого начала знал, что можешь потерять Лили в любой день. Так почему же ты сделал такой выбор?
Колин кивает мне, приглашая сесть в машину, вероятно, чтобы поговорить так, чтобы случайные незнакомцы не услышали нашего разговора. И вот я открываю дверцу заднего сиденья, ставлю переноску для кошек рядом с двумя другими животными и закрываю дверцу, затем сажусь спереди.
Как только мы оба усаживаемся, Колин пристально смотрит на меня.
— Если ты скажешь ей это, я убью тебя, Кинг.
Я поднимаю обе свои руки.
— Я бы не посмел.
Держу пари, она уже знает. Колин не умеет хранить секреты от Лили.
— Хорошо, — Колин быстро выдыхает, затем его взгляд немного смягчается, — в тот день, когда я впервые увидел её на арене, в меня словно ударили миллионы молний. Один только взгляд на нее что-то всколыхнул во мне. А потом она заплакала, и у меня возникло странное желание выяснить почему. Она разговаривала со мной не так, как я привык. Она не падала в обморок от моего существования и не просила у меня билеты на игру, ни нашу, ни Нью-йоркскую. Честно говоря, мне просто показалось, что она возненавидела меня с самого начала.
— Значит, если она ненавидела тебя…
— Ну, очевидно, она не испытывала ко мне ненависти. Я отличный парень. Я не способен вызвать ненависть.
— Позволю себе не согласиться.
Колин выводит меня из себя.
— Ну карочеееееееее, — говорит он, растягивая слово очень долго. — Я не собирался вмешиваться после того, как прочитал её записную книжку. Я был не в том положении, чтобы вмешиваться. Она хотела умереть, так кто я такой, чтобы останавливать её, верно? Даже если бы я кому-нибудь рассказал об этом, она всё равно нашла бы способ умереть. Так какой в этом смысл? И поскольку моя сестра была близка к смерти, мне тоже было всё равно. Но потом в дело вмешался Аарон, и я знал, что если она умрет, этот парень последует за ней. К тому времени я не знал почему, но у меня было предчувствие. После того, как я прервал Аарона и маленькое свидание за чашечкой кофе в тот день, я знал, что должен что-то сделать ради него. Мне еще предстояло выяснить, что именно. Когда несколько дней спустя у нее случилась настоящая паническая атака из-за того, что она опоздала в класс, что-то щелкнуло в моей голове. Я не мог смотреть, как она страдает, как умирает, думая, что никому не нужна. В этот момент я понял, что, как бы сильно мне ни было больно, я сделаю её последние несколько дней приемлемыми. Я хотел, чтобы она знала, что кому-то не всё равно, — объясняет он. — Кроме того, с того момента, как я впервые увидел её, я продолжал влюбляться в нее всё сильнее, что делало только хуже.
— Ты когда-нибудь жалел об этом? Я имею в виду, в те дни.
Он немедленно кивает, хотя и немного нерешительно, словно признавая, что это самая болезненная вещь, которую он когда-либо делал.
— С каждым днём, узнавая её, я начинал все больше бояться её смерти. Я не хотел, чтобы она умерла, потому что я любил её, но я знал, насколько хреново было бы сказать: «Эй, кстати, я люблю тебя, Лили. Так что оставайся в живых, потому что я могу обещать тебе, что буду любить тебя достаточно, чтобы твоя боль прошла.» Я не мог это остановить, как бы сильно мне этого ни хотелось. И поэтому я молчал. С каждым днём я нервничал всё больше и жалел, что поставил себя в такое положение. Если бы я этого не сделал, я бы сейчас так себя не чувствовал. А потом должна была случиться вся эта история с Эйрой, и я знал, что когда вернусь, то потеряю Лили. Это заставило меня пожалеть обо всём. Но я знал, что у неё были хорошие дни перед смертью, и это стоило больше, чем моя боль. Я не знал, как сказать Аарону правду, но, очевидно, он догадывался. Слава богу, она всё ещё жива, потому что, чувак, думать, что ты потерял любовь всей своей жизни, отстой, — он сжимает губы в очень тонкую линию, с сожалением закрывая глаза. — Извини, — бормочет он, — я не подумал над последним.
