остановить это, даже если бы попытался.
Из ее глаз пролилась одна слеза, оставив след из боли, смешанной с удовольствием, по ее виску и на подушку. Я думал, что сломаю ее. На мгновение мне показалось, что монстр победил.
А потом она потянулась, схватила второй фаллоимитатор и поднесла его ко рту.
Твою мать.
Моя свободная рука поползла вверх по ее телу, остановившись у горла. — Твое тело создано для меня. — Я усилил хватку и потянул ее голову вперед. — Смотри. — Я замедлил свои толчки. — Видишь, как я наполняю тебя, как только я могу наполнить тебя? — Наклонился вперед и лизнул фаллоимитатор, который она держала во рту, позволяя моим губам слиться с ее губами, моему языку переплестись с ее языком. Это был мой рот. Он принадлежал мне. Я вынул член из ее задницы и отстранил его от наших ртов. Теперь были только я и она. Настоящее против настоящего. — Кончи для меня, маленькая проказница. Выкрикни мое имя. Скажи всему миру, кому ты принадлежишь.
***
— Что мы здесь делаем? — спросила Татум, когда я въехал на круговую подъездную дорожку к дому моего отца. — Думала, мы едем в аэропорт.
Скоро. Скоро мы уедем отсюда.
Я провел рукой по ее волосам. — Запри двери и не выходи. Что бы ни случилось. — Я поцеловал ее в лоб. — Сейчас вернусь.
Дом был пуст, когда я вошел внутрь. Все выглядело точно так же, но в то же время было совершенно неузнаваемо. Это был не дом, больше нет. Парень Чендлера взломал систему безопасности, чтобы отключить камеры. Я боялся, что он понадобится мне, чтобы отпереть дверь, но папа даже не сменил код на клавиатуре входной двери. Но, с другой стороны, зачем ему это? Я должен быть мертв.
Я прошел через фойе и по коридору к его кабинету. Дверь была открыта, и он стоял перед окном со стаканом виски в руке, как всегда делал, как я знал, что он будет. Я постарался дождаться, пока мама и персонал уйдут.
— Привет, папа.
Он обернулся на мой голос. Его лицо побледнело, и стакан в его руке разбился об пол, оставив лужицу янтаря и льда у его ног. Он ухватился рукой за барную стойку рядом с собой, чтобы не рухнуть на груду битого стекла.
— Вижу, ты удивлен. — Я сделал несколько шагов в комнату.
— Как ты... — Он прижал руку к груди. — Ты в порядке. Ты выжил. Они сказали, что выживших не было.
Это не было облегчением. Это был страх.
Я подошел к его столу и выдвинул стул. — Вот. Тебе стоит присесть. Ты неважно выглядишь. — Я открыл ящик и достал ручку и бумагу с его бланком.
Когда он не сел, я подошел к нему и подтащил его к стулу.
Надел на руки пару кожаных перчаток. — У тебя есть два варианта. — Я достал свой мобильный телефон и положил его на стол рядом с бумагами. — Мы можем позвонить в полицию и немного побеседовать. — Я посмотрел вверх и в сторону, как будто глубоко задумался. — Какое наказание предусмотрено за покушение на убийство? — Я щелкнул пальцами и снова посмотрел на него. — О, и давай не будем забывать о Халиде. Держу пари, что тюрьмы на Ближнем Востоке — та еще сука. — Мой отец сам себя подставил, как только сказал властям, что Халид был на том самолете. Я достал пистолет с пояса и сел на край его стола. — Или мы можем покончить со всем этим гребаным бардаком прямо сейчас.
Он рассмеялся при виде пистолета. — Ты не воспользуешься им.
Я усмехнулся. — Ты прав. Не буду. — Я протянул ему ручку. — Ты будешь. — Я ухмыльнулся. — Или, по крайней мере, все будут думать, что ты это сделал. Все дело в иллюзии, верно.
Даже если копы заподозрят нечестную игру, они не смогут повесить убийство на мертвеца, а я был мертв задолго до смерти отца.
Он бросил ручку на стол. Она покатилась по дереву и была остановлена пресс-папье.
— Видишь, ты так переживал потерю единственного сына. Боль была невыносимой. — Я поднял ручку и протянул ему обратно. — Пиши.
Отец записал первые три строчки своей предсмертной записки. — Ты взял деньги. — Его голос дрожал, когда он говорил. Был ли это гнев или страх, я не знал. Мне было все равно.
— Это были мои деньги.
— Это погубит тебя, ты знаешь.
— Нет, папа. — Я положил палец на спусковой крючок. — Это погубило тебя. Ты погубил меня. — А потом я прижал металл к его виску и выстрелил.
Зайдя в свою комнату, чтобы переодеться, я бросил свою одежду в пластиковый пакет и пошел в комнату родителей. Посмотрел на семейную фотографию в рамке на тумбочке и попросил прощения у образа моей матери.
Затем я положил на ее кровать книгу Греческая мифология с закладкой на странице 144 — история Алетии, дочери Зевса, богини истины. Между страницами я оставил ей записку. Она гласила: Veritas Nunquam Perit: Истина никогда не погибает.
Я схватил сумку и вернулся к грузовику для ландшафтных работ, который мы купили на eBay, поклонившись трупу отца, когда выезжал с дороги.
ЭПИЛОГ
Шесть месяцев спустя...
Люди говорили, что горе требует времени, что однажды боль заживет, и эта тупая боль, которую ты чувствуешь каждый раз, когда бьется твое сердце, исчезнет.
Через пять лет после ее смерти я все еще чувствовала Лирику в своем сердце. Но теперь там было и что-то еще. Любовь.
Любовь, которую я испытывала к Каспиану, была необыкновенной. Она была нетрадиционной и временами казалась запретной, словно мы нарушали правила, потому что никто не должен быть так счастлив. Но она была вечной. Я отдала ему свою душу, а он отдал мне свою. Мы действительно были родственными душами. И завтра я стану его женой.
Я держала свои сандалии в одной руке, чувствуя песок между пальцами ног, когда шла по пляжу. Ветерок дул от сверкающей голубой воды. Солнце сверкало на бриллианте на моей левой руке, когда я подняла ее, чтобы удержать на месте свою шляпу. Мои волосы хлестали меня по лицу, повернулась и улыбнулась, глядя на пляжный домик в нескольких сотнях футов от меня.
Я не могла
