беспокоиться. Твое выступление было невероятным. — Я смотрю в ту сторону, куда ушла Аннализа. — Не могу поверить, что она помнит, кого Данте привел в прошлый раз.
— Она мало что забывает. — Мила разглаживает руками юбку. — Я рада, что тебе понравился балет. Увидимся. — Она колеблется, ее губы почти складываются в форму моего имени, но она не произносит его. А потом она отходит от меня, растворяясь в толпе.
Наблюдая за ее уходом, я чувствую себя дергано и беспокойно, как будто моя кожа слишком тесна для моего тела. Мне потребовалось все, чтобы не прикоснуться к ней на глазах у всех, вести себя так, будто мы всего лишь знакомые, и это только усиливает мое волнение. Ни одна женщина никогда не заставляла меня чувствовать себя так. Никто никогда не доводил мой самоконтроль до предела и не занимал мои мысли так, как она. Это кажется почти невыносимым.
Я хочу пойти за ней, и мне требуется все, чтобы удержать себя от этого.
Вечеринка проходит как в тумане. В какой-то момент Данте находит меня и говорит, что они с Эммой собираются уйти пораньше, его рука обхватывает ее талию и ложится на ее бедро таким образом, что мне становится ясно, почему они не остаются. Это только подчеркивает, что женщина, которую я хочу, очень далека от того, чтобы быть у меня на руках.
Я едва могу уследить за Милой. Она порхает от гостя к гостю, как стрекоза в белой марле, ее изящная фигура то исчезает в толпе, то появляется. У меня легкий гул от шампанского и коньяка, оба они тепло горят в моей крови и лишь слегка смягчены несколькими закусками, которые мне удалось урвать. Некоторые балерины пытаются завязать разговор, светская беседа, которая, как я знаю, предназначена для того, чтобы я подольше оставался рядом и замечал их очарование, но я не могу ни на чем сосредоточиться в течение долгого времени. Все, о чем я могу думать, это Мила и то, удастся ли мне снова поговорить с ней до конца вечера. Каждый раз, когда я вижу, как с ней разговаривает другой мужчина, каждый раз, когда я вижу, как она откидывает голову назад от смеха, ревность бурлит в моих венах. Я хочу запустить руку в ее волосы, провести пальцами по тонкому, бледному горлу и целовать ее до тех пор, пока в ее голове не останется ни одной мысли, кроме меня.
Это похоже на безумие, и я полностью захвачен им.
Я иду к бару, чтобы взять еще один бокал коньяка, ревность и разочарование бурлят во мне, и возвращаюсь с бокалом в руках как раз вовремя, чтобы мельком увидеть ее за столиком в нескольких футах от себя. Она стоит рядом с мужчиной, которого я узнаю.
Мужчина высокий, темный блондин, широкоплечий, в костюме, который сидит на нем хорошо, но не настолько хорошо, чтобы быть сшитым на заказ. Еще до того, как он поворачивается настолько, что я вижу его профиль, я понимаю, что это Егор Вилев.
Я стискиваю зубы так сильно, что слышу звук их скрежета. Мне и так было неприятно наблюдать, как она разговаривает со всеми остальными мужчинами здесь, но вид этого ублюдка из Братвы, ведущего с ней беседу, заставляет меня потерять то немногое чувство самоконтроля, которое у меня еще осталось. Было бы верхом глупости пересечь комнату и врезать ему кулаком в лицо, а еще хуже — из-за женщины, на которую я совершенно не претендую. Еще хуже, потому что она работает на меня, и это подтолкнет Братву к более глубокому изучению дел моей семьи. Это усложнит нашу жизнь и поставит под угрозу Милу.
Но все равно, когда я наблюдаю, как она улыбается и смеется над его словами, мой самоконтроль ослабевает. Неважно, что я уверен, что она разыгрывает спектакль. Так было с каждым человеком, с которым я видел, как она разговаривала. Мои мысли перекликаются с одним ярким, жгучим словом, прокладывающим путь по моим венам, пока я наблюдаю за ней.
Моя.
С наступлением позднего вечера вечеринка начинает редеть, гости расходятся парами и группами. Мила что-то тихо говорит Егору, с улыбкой касается его руки, и я стискиваю зубы, когда она поворачивается и уходит, пробираясь сквозь толпу к двойным дверям в дальнем конце зала.
Прежде чем я успеваю остановить себя, я начинаю следовать за ней. Я допиваю последний коньяк и ставлю бокал на стол, проходя мимо нее, единственная мысль — мне нужно увидеть ее. Мне нужно поговорить с ней. Мне нужно…
Она нужна мне.
И теперь меня не остановит даже здравый смысл.
МИЛА
Я хочу защитить тебя. Я хочу, чтобы ты чувствовала себя в безопасности рядом со мной.
В тот момент, когда эти слова прозвучали из уст Лоренцо, я не знала, что мне делать: дать ему пощечину или разрыдаться. Сейчас, в безопасности своей гримерки, я закрываю рот рукой и стараюсь не плакать.
Я могла бы, если бы захотела.
Как у балерины, исполняющей главную роль, у меня есть своя личная гримерная, и состояние моего макияжа сегодня не имеет никакого значения. Спектакль закончен, вечеринка окончена. Мне ничего не остается, кроме как отправиться домой, где меня будет ждать Дарси, уложив Ники спать, чтобы рассказать, как им понравилось представление.
Но я не хочу плакать.
Я устала от этого. Устала плакать из-за всего, что происходит в моей жизни и кажется неконтролируемым. Устала хотеть того, чего не могу иметь. Устала от того, что мне говорят, что то, чего я хочу, я хочу не так.
Лоренцо не ошибается, что наши отношения не могут быть равными, если бы от этого зависела моя безопасность. Но это было бы лучше, чем то, что мы имеем сейчас, — украденные, виноватые моменты, которые он всегда готов назвать ошибкой, в то время как я выполняю для него опасную и незаконную работу, с которой, как мне кажется, совершенно не справляюсь.
Мы находимся на пути столкновения друг с другом с того момента, как он поймал меня в особняке Альфио, и теперь это кажется неизбежным. Как будто мы просто боремся с чем-то, в чем лучше было бы уступить.
И при этом делаем друг друга несчастными.
Я смотрю на свое усталое отражение в зеркале. Сегодня я хорошо поработала. Аннализа никогда не похвалит меня, но отсутствие ее жалоб говорит мне о том, что мне нужно знать. Пока
