поздно ему бы об этом доложили. И… тут всё произошло спонтанно, отец не ожидал, что за него возьмутся всерьёз. А в другом случае, даже Демьян не помог бы. И будь всё иначе, я бы не стала дочерью одного замечательного мужчины, — Маша улыбается.
— Ты права, — соглашаюсь с девушкой. — Кстати… я так и не извинилась за то, что была резка с тобой, — говорю виновато. — Просто… Ты пойми меня — я потеряла память, никогда тебя не видела, ничего о тебе не помнила. Видела каждый день, как Лёве плохо. Я его слишком хорошо знаю, чтобы этого не заметить. И… мы слишком сильно друг другу доверяем, поэтому он мне многое рассказывал. И я думала, что ты встречаешься с Сашей и Лёвой крутишь, как хочешь. Конечно же, я злилась. Представляла себе этакую стервозу, которая рога своему парню наставляет. И мне, правда, неловко…
— Пустяки, — Маша машет рукой. — Я уже давно об этом забыла. А Лёва страдал? — вытирает руки о полотенце и смотрит на меня выжидающе.
— Он не показывал этого. Лёва для всех всегда весельчак. Даже для близких. Он никогда не покажет, что ему плохо. Всё держит в себе. Даже если ты попросишь его рассказать, что тревожит, он ловко переведёт стрелки на тебя. Ты опомниться не успеешь, а уже душу ему изливать начнёшь. Я с огромным трудом смогла узнать, почему его глаза не смеются.
— Как же так, — я вижу, как уголки Машиных губ опускаются. — Я ведь не хотела, чтобы так… чтобы ему плохо было. Я хотела как лучше. Хотела защитить его. И тебя.
— Брось, Маш, — я махнула рукой. — Главное, что сейчас всё хорошо. Главное, что вы с Лёвой счастливы.
— А ты справишься без меня? — вскидывает на меня огромные глаза, в которых поблёскивают слёзы.
— Машка, ну, чего ты? Ну, всё же хорошо, солнышко.
— Я просто… я к Лёве хочу, — она так мило это говорит, что я не могу сдержать улыбку умиления.
— Справлюсь, Машунь, — подмигиваю ей. — Только дай я тебя сначала обниму, — распахиваю объятия, крепко сжимая кулаки, чтобы мука не сыпалась на пол. — Я уже люблю тебя, Машунь, — признаюсь девушке, крепко стискивая худенькое тело.
— И я тебя.
Шмыгаю носом, чувствуя, что совсем скоро наше приготовление корзиночек превратится в вечер воспоминаний.
— Всё, иди, а то тесто греется, нужно последнюю корзиночку сделать.
Выпускаю девушку из объятий и продолжаю своё занятие. Пальцами распределяю тесто по формочке. Духовка пищит, извещая о том, что прогрелась до нужной температуры. Отправляю корзиночки в духовку. Мою руки, достаю из морозилки мороженое, которое мы с Лёвой купили по пути. Прикрываю глаза от наслаждения, когда на языке тает крем-брюле.
— Надеюсь, что ты так всегда будешь жмурить глаза от наслаждения, — слышу хриплый шёпот на ухо.
Вздрагиваю от неожиданности. Рука дёргается, и мороженое проезжается по носу.
— Ты меня напугал, — отчего-то шёпотом говорю я, когда замечаю жадный взгляд своего парня. когда чувствую, как сильные руки нежно, но властно сжимают мою талию.
— Я не хотел, — сипло отвечает, гипнотизируя меня взглядом карих глаз. Боже! Как же я обожаю его глаза! В них я тону. В них я вижу столько чувств этого невероятного, немного сложного, но самого лучшего парня ко мне. К Дашке Барсовой. К девчонке с кучей комплексов. И я не могу не верить им. Потому что невозможно так играть. Невозможно.
Я перестаю дышать, когда Саша подаётся вперёд. Склоняется надо мной, загораживая своей внушительной фигурой весь мир, и языком слизывает мороженое с моего носа. Я пищу. Распахиваю широко глаза, когда горячие и влажные губы любимого оставляют короткие поцелуи на носу, каждый раз мимолётно проводя по коже языком. Я сжимаю в руке стаканчик мороженого, чувствуя, как он трескается, а холодная субстанция пачкает руки.
— Моя, — с какой-то надломленностью в голосе шепчет Саша. Его губы смещаются на щёки. Я заметила, что он просто обожает мои родинки. Вечно касается их пальцами, губами, носом, языком. Родинки, которые я ненавижу, от которых я каких-то пару месяцев назад мечтала избавиться, фетиш моего любимого парня. И вот снова пальцы проводят невидимые линии, соединяющие родинки между собой. А после и кончик языка повторяет их путь. — Дурею от тебя, Колючка моя.
Из груди вырывается всхлип, который больше походит на стон.
— Саш, мороженое растаяло, — шепчу пересохшими губами. Парень немного отстраняется. Опускает взгляд на мою руку, в которой зажат рожок. По пальцам течёт растаявшая субстанция, капая на пол. Саша стаканчик забирает из руки. Кладёт в тарелку, стоящую на краю стола, и, не выпуская моей ладошки из своей руки, подносит к своему рту. Приоткрытым ртом проходится по запястью, собирая мороженое, которое не успело впитаться в ткань свитера. Карие глаза пленят. В них беснуют сейчас чертенята. Саша прекрасно видит, как влияет на меня. Видит, как меня подбрасывает от каждого его прикосновения. Поэтому растягивает. Наслаждается. Ловит кайф от каждого моего вздоха. От каждого моего вздрагивания. И с каждым тихим всхлипом, который срывается с моих губ, его глаза становятся всё черней. Пальцы дрогнули и оставили след над губой Саши. Я усмехнулась. Мягко высвободила ладошку из его руки и приподнялась на носочки.
— Наклонись, — тихо попросила. Саша беспрекословно выполнил мою просьбу. Лизнула его верхнюю губу. Любимый рыкнул. Руки на талии сжались, причиняя лёгкую боль. Но эта боль была необходимой. Так я чувствовала, что необходима ему. Саша склонился ещё ниже и попытался накрыть мои губы поцелуем, но я слегка отстранилась. Подставила щёку под его губы. — Я хочу сама, — попросила тихо.
— Что? — хрипло спросил Саша.
— Хочу сама тебя поцеловать, — пробормотала я, носом проводя по скуле парня и жадно вдыхая его запах.
— Колючка, — от его голоса подогнулись колени. Я привстала на носочки и прижалась в поцелуе к губам парня. Зажмурила глаза. Забыла как нужно дышать. Просто впитывала. Просто наслаждалась. Просто теряла голову всё больше и
