Я и сам до сих пор не верю, что мы вытащили этот матч. На зубах. На морально-волевых. На характере.
Мы с Ремизовым выкатываемся из кучи-малы у наших ворот и обнимаемся. Поздравляем друг друга. Ловим Черкасова за майку, притягивая к себе. Мужики, которым на троих уже за сотню годиков — радуемся, как дети! От не сходящей с лица улыбки рана на губе начинает поднывать. Обезболивающее перестает действовать. Кисть ломит. Док сказал — вывих.
Но это не важно.
Все это абсолютно не важно прямо сейчас, потому что мы это сделали, черт побери! Это был тяжелый сезон. Тяжелая игра. Достойный соперник. Но мы оказались сильнее. Мы бились до последней гребаной секунды. И наша самоотверженность оказалось не напрасной. Мы, чертовы, чемпионы этого сезона!
А самое ахеренное во всем это знаете что?
Две из трех шайб на нашем с кэпом счету. Бамс!
— Поздравляю, парни!
— Молодчики, пацаны!
— Красавцы, так держать!
Сыпятся со всех сторон поздравления.
На лед выкатывают все от массажистов до сервисменов. Все, кто не меньше нас приложил руку к этой победе. Ведь какой из хоккеиста чемпион если у него хреново заточены коньки? Или нет под рукой бутылки с водой? А реабилитологи? Парни, которые ставят нас на ноги после каждой даже самой незначительной травмы? Золотые люди! Хоккей — это не только про нас, но и про них тоже. Клуб — это машина. И если хотя бы одна деталь в этой машине троит, хер вы когда доедете до финала.
— Бессонов! — подкатывает ко мне генеральный менеджер команды. — Шикарный матч. Я рассчитываю видеть тебя в следующем сезоне в рядах нашей команды. Ты же в курсе?
— Спасибо, Лех, — улыбаюсь я. — Ты же знаешь, все вопросы к моему агенту. Я не имею права вести переговоры. Но я очень на вас рассчитываю, ребят, — тяну кулак.
Леха отбивает мне “пять” своим кулаком.
— Наслаждайся, — похлопывает меня по плечу и едет дальше раздавать поздравления парням.
Я запрокидываю голову вверх. Стиснув зубы беззвучно рычу от радости. Ерошу влажные от пота волосы. Прокатываюсь по льду, подхватывая горстку разноцветного конфетти, подкидывая. Первая из намеченных на сегодня побед — у меня в кармане. Пока мне так фартит пора заняться второй? Да, определенно, лучше момента за всю жизнь не выбрать.
Оглядываюсь на семейные ложи. Наших там нет. Значит уже на подходе и скоро выйдут на лед. Прокатываюсь по коробке. Народ с трибун расходиться не торопится. Все, как и мы, охвачены победной эйфорией и продолжают махать флаерами, скандируя “чемпионы-чемпионы”. Их много. Людей. От понимание этого меня охватывает легкий мандраж.
Я с детства привык, что моя жизнь — достояние общественности. Привык к тысячам глаз на матчах и постоянному вниманию ко мне, как к спортсмену, вне ледового дворца. Но, черт, это был хоккеист Бессонов. А сейчас я на мгновение стану для всех просто парнем Арсением. Просто безумно влюбленным в свою женщину мужчиной. И не просто приоткрою этим людям окно в свою личную жизнь, а запущу их под кожу. Так близко, что дальше некуда.
Ох, дьявол, кому я вру? Я капец как волнуюсь!
Я подкатываю к одному из организаторов, перекрикивая шум толпы, прошу:
— Чувак, мне нужен микрофон и две минуты тишины, — намекаю на орущую из динамиков музыку.
— Щас сделаем, — кивает тот.
Мое сердце долбит на разрыв аорты. Моя гениальная идея уже не кажется мне такой гениальной. Однако сдавать назад поздно. Остается только молиться чтобы Царица не отказала мне прилюдно или, что несравненно хуже, не шлепнулась в обморок со своей нелюбовью к разговорам о “важном”.
Выцепив взглядом на льду нашего доктора, киваю ему. Подъезжаю. Семеныч улыбается, протягивая мне коробку, которую я успел передать ему в третьем периоде, пока он “заботливо” штопал мою губу. Док подмигивает:
— Удачи, парень!
— Спасибо, Семеныч.
Музыка на арене затихает, выдвигая на первый план радостные вопли парней на льду и голоса хоккейных фанатов с трибун. Народ не сразу, но понимает, что что-то намечается и начинает оглядываться по сторонам. У меня в горле пустыня Сахара. Черт, а сделать предложение оказывается сложнее, чем завоевать долбанный кубок!
Я вижу, как на лед выкатываются жены, подруги и родители некоторых наших парней из команды. Среди десятков лиц нахожу Аву с сыном, тут же рванувших в объятия Ярика, и Обезьянку, за спиной которой замечаю и мать с отцом. Они тоже находят меня в толпе. На губах Царицы расцветает восторженная улыбка. Она бежит в мою сторону, проскальзывая кроссовками на льду. Я не раскрываю объятия, чтобы ее поймать.
Прости, детка, но у меня есть план и тебе придется мне “подыграть”.
Я приободряюще (по крайней мере надеюсь) улыбаюсь и делаю глубокий вдох.
Давай мужик, это твой звездный час, ты не имеешь права облажаться.
Спустя время я плохо вспомню откуда в моей руке тогда взялся микрофон. И как на своих, подгибающихся от страха, конечностях я умудрился откатиться на центр катка. Зато хорошо вспомню, как все мое естество сосредоточилось на полном изумления взгляде Марты, когда она поняла, что я задумал. А она поняла. И на том, как сильно приходилось сжимать микрофон, чтобы он не трясся в моих дрожащих руках, когда я попросил у публики просевшим от волнения голосом:
— Эй, можно минуточку вашего внимания, ребят.
Такой звенящей тишины я не слышал больше никогда. Шепот, шелест и прочие звуки схлопнулись словно по щелчку. А может мне показалось из-за барабанящего в ушах пульса? Хер пойми. Но десятки тысяч глаз обратившие свой взор исключительно на меня — ощущались явственно, как никогда. Отдавались легким покалыванием в затылке.
Я задвинул их на задний план. Все без исключения. Для меня был важен лишь один единственный взгляд. Взгляд любимых изумрудных глаз, обладательница которых стояла в паре метров от меня, нервно сжимая пальцы в замок. Такая маленькая и хрупкая на фоне огромного ледового дворца полного зевак. В моем игровом свитере с красными от смущения щеками.
— Царица, — улыбаюсь я.
— Ты с ума сошел? — одними губами шепчет Марта.
— Очевидно да, — киваю я, — сошел. Сошел с ума от любви к тебе.
Под сводами арены пробегают одобрительные шепотки.
— И пусть у нас все начиналось не как у принцы и принцессы, — откашлявшись, продолжаю я. — И, вообще, мы на сказочных героев оба тянем слабо, — хмыкаю. — Мы частенько бесим друг друга и много спорим. У нас разные взгляды на многие вещи, но… — улыбаюсь, — ты — лучшее, что случалось со мной в этой жизни, Царица, — говорю, отбросив всякую веселость.
— Арс… — выдыхает дрожащими губами Обезьянка.
— Ты та, которая заставила меня искренне возненавидеть серии выездных игр, потому что целыми неделями тебя нет рядом. И ты единственная женщина, с которой я хочу родить детей, воспитать внуков и встретить старость. Я люблю тебя любую: вредную, капризную, сомневающуюся и даже психующую. Надеюсь ты меня тоже, потому что косячить я не перестану, — Марта обхватывает ладонями щеки, посмеиваясь сквозь слезы, ей вторит гогот парней из моей команды. — Я готов смириться с бесконечным потоком подобранных тобой котиков и собак в нашем доме. И клятвенно обещаю больше никогда не смотреть ни одной серии сериала без тебя. Детка, я обещаю, что если ты скажешь мне “да”, то никогда в жизни об этом не пожалеешь… — нервно сглатывая и облизывая пересохшие губы, я опускаюсь на одно колено. Встаю настолько изящно, насколько это возможно негнущимися от волнения ногами обутыми в коньки. Под взглядом безмолвно застывшей публики, трясущимися руками, не с первого раза, но открываю эту злосчастную коробку с кольцом. Крепче перехватывая микрофон одной рукой, вторую я тяну в сторону Обезьянки, отчаянно кусающей губы в попытке не разрыдаться окончательно. Проталкивая подкативший к горлу ком, спрашиваю:
— Марта, ты… ты выйдешь за меня?
Дружный вздох умиления застывает невидимым облаком над нашими головами.
Мое сердце замирает в ожидании ответа Царицы.
