Бен приехал под утро. Когда он поцеловал ее, она сразу же проснулась. Он повернулся к ней спиной.
– Приятных снов, Рози.
Спустя пять минут он уже спал. Розмари лежала без сна, уставившись в темноту широко открытыми глазами и спрашивая себя, действительно ли от его обнаженного, теплого тела пахнет сексом и чужими духами, или ей это только кажется.
На следующее утро Бен встал поздно. Была суббота. «Моя роль отснята», – пробормотал он едва членораздельно, когда она принесла ему чай.
– Хочешь тост? – спросила Розмари. Она жаждала поговорить с ним, в отчаянной надежде узнать, с кем он был, – или ей только чудился запах чужих духов?
Но он лишь пробурчал:
– Разбуди меня около одиннадцати.
Расстроенная, она спустилась вниз, ругая себя за то, что у нее не хватило смелости разбудить его и спросить.
Элла с Джоанной собирались на рынок.
– Ма, поехали с нами.
Она молча покачала головой. Джоанна посмотрела на нее так, словно хотела что-то сказать, но потом молча отвернулась. Розмари так и осталась в халате и не отрывала взгляда от часов. Без десяти одиннадцать она включила кофеварку и достала кружку Бена. Она стояла у раковины, глядя в сад, впервые обратив внимание на то, что листья уже начали желтеть и опадать, и увидела кота. Она постучала пальцами по стеклу. На вид кот был совсем старым и потрепанным, шерсть намокла от ночного дождя. Плиты внутреннего дворика еще не высохли, а солнце казалось бледным, как глубокой осенью. Она опять постучала в окно. Бен взглянул на нее янтарными глазами, потом повернулся и с поднятым хвостом, всем своим видом выражая обиду, исчез в кустах. Розмари нахмурилась и обернулась к входной двери, удивленная, что он не проскочил с громким мурлыканьем через кошачий лаз, как делал всегда, когда видел ее. Он бывал таким голодным по утрам. Она посмотрела вниз. Кошачий лаз оказался забитым куском картона, наскоро приколоченным гвоздями к двери.
С бьющимся сердцем и сжатыми от ярости губами, с глазами, полными слез, она открыла дверь и побежала к тому месту, куда исчез кот. Она свистела, звала кота по имени, снова вернулась в дом и вынесла миску с едой, чтобы приманить его. Она стояла и ждала. Но кот не показывался. Не слышно было ответного мурлыканья, никто не терся о холодные босые ноги мокрым боком.
Розмари вернулась в дом, шмыгая носом, и в этот момент ненависть к человеку, который спал наверху, была даже сильнее жалости к животному. Слезы высыхали на покрасневших от холодного воздуха щеках.
Она опустилась на колени и, ломая ногти, кусками оторвала картонку, приговаривая:
– Ну вот, милый. Теперь приходи.
Она вытерла лицо кухонным полотенцем и подождала, пока немного успокоится сердце, потом налила кофе до половины кружки и долила только что вскипевшим молоком. Когда она поднималась по лестнице, готовясь обрушить гнев на безжалостного любовника, у нее дрожали руки.
– Бен, уже одиннадцать.
Он неохотно приоткрыл глаза и взглянул на нее.
Розмари резким тоном спросила:
– Это ты заколотил кошачий лаз?
– Что? – Он протянул руку к кофе, но она не обратила на его жест внимания.
– Я спросила: ты заколотил дверцу для кота?
– Да.
Она с трудом поборола желание выплеснуть кофе прямо в его сонное самодовольное лицо.
Он сел и взял кружку с тумбочки, на которую она ее поставила.
– Почему? – спросила она.
– Этот проклятый кот нагадил в кухне. – Бен торопливо и шумно отхлебнул кофе. – Черт побери! – Кофе расплескался, Бен с размаху шлепнул кружку обратно на тумбочку, залив еще и белое кружево. – Черт возьми, он же как кипяток!
– Я налила горячего молока для разнообразия, – тихо произнесла она, уже испугавшись его внезапной ярости, не сводя глаз от коричневого пятна, которое неумолимо расползалось по белой ткани.
– Какого черта! Ты же знаешь, что я люблю, чтобы молоко было холодным. В чем дело? В Америке научилась?
Она молча глядела на него и наконец проговорила:
– Бен, что случилось? Почему ты так злишься?
– Проклятая безмозглая сука! – Он вскочил с постели, откинув пуховое одеяло с отвратительными кофейными пятнами. Розмари отпрянула, наткнулась на туалетный столик. Бен заметил ее инстинктивное движение.
– Ты что? Я не собираюсь тебя бить.
– Я тебя боюсь.
Некоторое время они молча смотрели друг другу в глаза.
– Мне пора, – наконец сказал Бен.
– Что ты имеешь в виду? – возмутилась она. – Что значит пора? Я всего лишь спросила тебя про кошачий лаз. Что происходит?
– Ну, начинается… – мученически вздохнул он и принялся натягивать джинсы.
В смятении она шагнула к нему.
– Бен, не уезжай. Извини меня – за кота, за кофе, за все… Я не понимаю: из-за чего ты вдруг вышел из себя.
Он говорил, не глядя на нее:
– Меня тошнит от твоего уютного домика. Горячее молоко, вонючие коты… Совсем как моя проклятая мамочка. Почему все бабы, как только их трахнут, начинают всюду развешивать кружевные занавесочки?
– Ублюдок.
– Правильно. – Он, уже одетый, прошел в ванну – умыться и почистить зубы щеткой, которую вынул из кармана пиджака.
«Он всегда наготове, чтобы смыться», – подумала Розмари.
– Бен, я не хочу, чтобы ты уходил, – сказала она, едва веря собственным ушам.
– Мне надо быть в одном месте.
– Где?
– В Хэкни.
– Ты собираешься встретиться с сыном?
– Нет.
– Тогда с кем?
– В чем дело? – Он выпрямился, навис над ней, как башня. Она пришла за ним в ванну и стояла у него за спиной. Он обернулся, приподнял ее за локти, так что ей пришлось встать на цыпочки. Их лица почти соприкасались, и она чувствовала запах зубной пасты. Он все еще хмурился. – Не делай этого, Рози. Я этого не хочу. Вот как раз такие мелочи нас и разделяют.
– Какие мелочи? Какие? – в отчаянии прошептала она, с трудом удерживаясь от слез.
– Когда ты забываешь, какой я люблю кофе. Когда я приезжаю сюда, и везде кошачье дерьмо.
– Кот старый. Он ни в чем не виноват.
Бен отпустил ее так внезапно, что она чуть не упала.
– Я тебе позвоню, – сказал он. Он положил руки ей на плечи. Ярость его утихла так же быстро, как и вспыхнула.
Розмари больше не могла владеть собой, комната поплыла перед глазами, и она разрыдалась.
– Бен, пожалуйста… Пожалуйста… – Ей казалось, что это говорит не она, а кто-то другой – настолько поражало ее собственное поведение. Вся ее гордость рассыпалась в прах, испарилась, осталось только одно желание – удержать его, не оставаться одной.
– Не проси, – сказал Бен. – Мне это неприятно, Рози.
И он ушел.
Она осела на пол, ударившись коленями о коврик, и услышала, как хлопнула входная дверь.
– Объясни мне, объясни, – повторяла она снова и снова, раскачиваясь взад и вперед. Слезы безостановочно текли из глаз. Всего лишь двадцать минут назад она спокойно поливала цветы в холле, засыпала кофе в кофеварку, наливала молоко в молочник. А потом нахлынула и понесла ее неизвестно откуда взявшаяся волна ярости и бросила на полу в ванной, где она теперь лежала, скорчившись и дрожа, все больше и больше ощущая собственную глупость по мере того, как унимались рыдания.
