— Один из других членов группы безопасности находится на заднем дворе с вещественными доказательствами. С ФБР уже связались.
— Я могу просто… — я не должна выходить на улицу. Я должна проигнорировать то, что только что произошло, закрыть дом и убраться отсюда. Я должна была бы попросить перенести все вещи и найти новое место, где-нибудь подальше от всего этого.
Но я этого не делаю.
Я выхожу на балкон, хотя мой благонамеренный телохранитель протестует, глядя вниз на двор, где дрон был разнесён вдребезги. А там, где — какого черта? — сотни маленьких светящихся кружочков размером в четверть дюйма разбросаны по траве, взрыв света-в-темноте…
Нет.
Я щурюсь на траву, прежде чем посмотреть на дом Ноя и Эйдена. У них горит свет, но я не вижу никакого движения внутри дома и не могу заглянуть в их двор.
Но я всё равно спрашиваю:
— А что это за… штуки во дворе?
Телохранитель прочищает горло.
— Это профилактические средства, мэм.
— Прошу прощения?
— Презервативы.
— Презервативы, — решительно повторяю я. — Светящиеся-в-темноте презервативы.
— Да, мэм. Очевидно, что это работа кого-то психически больного или…
Или…
Я оглядываюсь на дом Ноя и Эйдена.
— А ещё что-нибудь было?
— Простите, мэм?
— Что-нибудь ещё. Было ли что-нибудь ещё, что осталось в моём дворе?
— Мэм, вы можете доверить нам нашу работу, — произносит он. — Вы наняли нас, чтобы защитить вас не только от угроз вашей безопасности, но и от угроз вашему психическому здоровью. Наша работа состоит в том, чтобы перехватывать сообщения от людей, которые могут быть зациклены на вас из-за…
— Да. Я понимаю. — Теперь моё сердце бьётся тысячу раз в минуту. — Но что-нибудь ещё осталось? Мне нужно это знать.
— Там была… — он откашливается, явно чувствуя себя неловко. — Там была кукла. Надувная кукла.
— Надувная кукла. — Я снова смотрю на дом Ноя и Эйдена.
После всего, что я сделала, чтобы сохранить их личности в тайне, они не посмеют поставить под угрозу всё в первый же день, когда я вернулась домой, не так ли?
И что ещё хуже, почему при одной мысли об этом у меня перехватывает дыхание?
Почему это заставляет меня впервые за месяц почувствовать прилив надежды?
— Да, мэм. Очевидно, что мы будем перехватывать некоторые тревожные вещи, когда вы вернётесь к своей рутине, но мой опыт показывает, что эти вещи имеют тенденцию довольно быстро утихать, даже если в данный момент это не кажется таковым.
Он пытается подбодрить меня, но единственное, на чём я могу сосредоточиться — это надувная кукла.
— Там была записка?
— Прошу прощения?
— Вместе с надувной куклой. Может быть, там была записка?
— Мэм, я действительно не думаю, что знание деталей является положительным моментом…
— Там была записка? — огрызаюсь я.
— Думаю, что да, мэм.
— Покажите мне её.
— Мэм, по моему опыту, эти психи, которые посылают такие вещи, действительно очень опасны…
— Я хочу посмотреть на неё, — говорю я дрожащим голосом. — Пожалуйста, покажите мне записку.
— В данный момент она считается доказательством, и… пожалуйста, не делайте ничего опрометчивого.
Но я уже спускаюсь вниз и направляюсь к входной двери, ведя за собой своего телохранителя. Я не иду на задний двор, где лежат остатки дрона, презервативы и надувная кукла. Вместо этого я иду по дорожке, игнорируя совет телохранителя держаться подальше от ворот и подъездной дороги.
Я не знаю, что делаю. Мои мысли кружатся в голове, пока я иду. У меня был целый месяц, чтобы ничего не делать, кроме как думать о том, что случилось с Ноем и Эйденом, и почему я так поступила.
Я решила смириться со своим выбором и собиралась придерживаться плана моих родителей.
Я объяснила это логически. Я сказала себе, что это самое лучшее решение, которое могу принять в дерьмовой ситуации.
За исключением того, что прямо сейчас всё это не имеет смысла перед лицом того, что должно быть абсолютно глупой попыткой Ноя и Эйдена связаться со мной.
Теперь моё решение кажется идиотским, когда я толкаю входную калитку и игнорирую охранника, стоящего там и говорящего мне оставаться внутри.
— Я ведь не пленница в своём собственном доме, не так ли? — рассеянно спрашиваю я, оглядываясь в поисках Ноя и Эйдена.
На мгновение мне кажется, что всё это происходит у меня в голове. Возможно, это была шутка больного человека.
За исключением того, что они здесь.
Ворота дома Ноя открываются, и они выходят из него, одетые… в плащи? В середине лета, когда из-под них торчат их голые ноги.
Они что, собираются раздеться передо мной?
Даже после всего, что произошло, эта мысль сразу же вызывает у меня приступ возбуждения, и я мысленно проклинаю себя за то, что привлекла этих парней, думающих, что посылать надувную куклу с запиской и светящимися-в-темноте презервативами, было подходящим способом поздороваться.
Парни, которые посылают дронов в мой дом, парни, которых я пыталась защитить, прячась и притворяясь, что сошла с ума, хотя ясно, что это они сумасшедшие.
Сумасшедшие парни, которые стоят передо мной в своих плащах, и как я предполагаю, под которыми абсолютно ничего нет, в то время как один из телохранителей кричит им, чтобы они отошли от меня.
Безумцы, расплываясь в самых широких улыбках, которые я когда-либо видела, стоят там, так что я не могу вспомнить, почему, чёрт возьми, я вообще думала, чтобы держать всё в секрете было хорошей идеей в первую очередь.
— Нам чертовски много нужно тебе сказать, сладкая, — начинает Эйден.
Тут вмешивается один из телохранителей:
— Отойди подальше от Первой Дочери.
Но я всё же подняла руку.
— Всё нормально. Я их знаю. Они мои… — я замолкаю, понимая, что сейчас скажу «бойфренды», но это не совсем точно, потому что они таковыми не являются, не так ли?
— Скажи это, Грейс, — приказывает Ной с напряжённым выражением лица. — Скажи то, что ты собиралась сказать.
Я закрываю рот, а потом открываю его, а потом снова закрываю, и снова открываю. Как рыба.
— Я как раз собиралась спросить, не собираетесь ли вы меня просветить.
— Ну, теперь всё зависит от тебя, — говорит Эйден. — Ты собираешься признать, что была неправа?
— Признать, что я была неправа?! — спрашиваю я. — Я только что целый месяц притворялась, что у меня нервный срыв, чтобы мои невропатические родители не выдали вас двоих за тех парней, которые трахали меня на благотворительном вечере!
Мой голос звучит слишком громко. Слишком громко, чёрт возьми. И я кричу прямо посреди улицы.
Один из телохранителей прочищает горло у меня за спиной, и я понимаю, что они прямо за мной.
— Хм. — Я сама прочищаю горло. — Можно вас на минутку, пожалуйста?
— Верно, ты это сделала, — отвечает Ной. – Разве мы тебя об этом просили?
— Думала, вы будете благодарны, что я не разрушила вашу карьеру, — говорю я, ощетинившись на этот вопрос.
Эйден подходит ближе, смотрит на меня сверху вниз, его лицо смягчается. Он стоит так близко, а я соскучилась по нему — по ним — так сильно, что закрываю глаза и вдыхаю его запах. И я клянусь, что последний месяц я, должно быть, жила в чёрно-белом цвете, потому что, когда я открываю глаза, мне кажется, что всё вокруг стало цветным. Я чувствую себя живой, более живой, чем за последний месяц. Я наркоманка, которая нуждается в этой дозе, и я едва могу дышать, когда Ной подходит ближе, беря мою руку в свою.
— Ты никогда не думала, что могла бы посоветоваться с нами, прежде чем так поступать, сладкая? — спрашивает Эйден.
— Я не хотела, чтобы вам пришлось делать этот выбор, — говорю я напряжённым голосом. — Если бы дело дошло до выбора между мной и футболом, я бы не хотела, чтобы вам пришлось выбирать.
— Ты должна была дать нам всю доступную информацию и позволить принять решение, — отвечает Ной в точности то, что я сказала ему раньше, когда он не рассказал мне о потенциальных контрактах за пределами Колорадо.