Я что, должна была тебя бросить?!
Злость раздирала, но ещё больше страх. На его фоне всё остальное становилось пустяком.
– И мой тебе совет, помалкивай, что у тебя папа мент, – всхлипнула Катька. – Иначе, даже оттраханную не отпустят... живой.
Маринка опустилась на край кровати, зажала руки между колен. Трясло.
– Лучше не сопротивляться, Марин, серьёзно. Может, даже подыграть. Мерзко, конечно, но... Так лучше, поверь.
– Махонина, ты больная?! Тебе надо – ты и подыгрывай, а я не собираюсь! Я тут вообще ни при чём!
Снова заметалась по комнате, и в этот момент в двери повернулся ключ.
– На выход, – кивнул Катьке какой-то мужик, и когда она, сжавшись, пошла мимо него, пихнул в спину: – Живее!
И Катьку вдруг сорвало. Закричала, упираясь, отбиваясь, упрашивая не трогать... Но её просто подхватили под руки и поволокли. Хлопнула дверь, щёлкнул ключ.
Маринка вскочила. То, что сейчас её оставили здесь не означало, что за ней не придут позже. И, как, это ни ужасно, а хорошо бы, если бы Катька смогла взять себя в руки и сделать вид, что они на всё согласны. Возможно, это усыпило бы их бдительность. Хотя бы на время.
Суетливо осмотрела оконную раму: какие-то шпингалеты работали, другие, залитые краской, нужно было отколупывать. Пожалела, что, приехав в институт, расплела волосы, вынув все до единой шпильки. Машинально полезла по карманам, наткнулась на кулон.
Кое-как расковыряла шпингалет первой рамы, осторожно, боясь привлечь внимание шумом, открыла. Со второй рамой возилась дольше – там не только замки, но и сами рамы оказались «прикрашены» друг к другу.
Но, набив мозоли и загнав под ногти чёртову уйму обломков старой краски и заноз, дёрнула раму. Не получилось. Надо было дёргать сильнее, но было страшно, что услышат раньше времени...
Оставила пока окно. Закрыла раму, принялась за кровать: сдёрнула простынь, замерла, соображая. Третий этаж. Одной простыни явно мало. Сняла с одеяла пододеяльник, аккуратно заправила постель покрывалом – как было.
Это в книжках и в кино всё легко и понятно, а на деле... Чуть зубы не пообломала, прогрызая дырку в крепком шве пододеяльника. И, наконец, дёрнула, разрывая его на два полотна.
Как ей было страшно! То и дело мерещились шаги за дверью, с улицы то и дело доносился шум железной дороги и собачий лай, и оставалось только мечтать, что это обычные шавки, а не дрессированные на ловлю людей сторожевые псы. Но страх придавал сил и решимости. Думать о том, что будет дальше, после того, как свяжет все тряпки между собой, даже не начинала. Может ничего не будет – вот сейчас за ней придут, и всё, всё это «рукоделие» уже не пригодится.
От этого накатывало отчаяние. Но всё равно нужно было хоть что-то делать – просто, чтобы не сойти с ума!
Сколько прошло времени? Чёрт его знает. Но замок в двери всё-таки щёлкнул, и Маринка, суетливо пихнув под кровать все свои самодельные канаты, зажала в кулаке кулон... Сердце колотилось, как безумное. Пусть только попробуют её тронуть... Только попробуют...
– Пошли, – встал на пороге мужик.
– Куда? – сжалась Маринка, лихорадочно прикидывая, сможет ли его одолеть. Нет, конечно. Смешно даже думать. От отчаяния ослабели колени, захотелось рыдать и, заламывая руки, звать папу...
– Под муда, – ухмыльнулся мужик. – Ну? Тебя вынести, что ли?
Маринка ещё сильнее сжалась и не шелохнулась. Тогда он просто шагнул вперёд и, больно сжав пальцы на загривке, толкнул её вперёд.
Шла по коридору, озираясь, соображая, выискивая любую возможность сбежать... Но всё равно оказалась в комнате пропахшей влажным сырым деревом. Бо́льшую её часть занимала кровать под балдахином. В кресле у окна, закинув ноги на столик, сидел этот. Рамза. Прямо возле подошвы его ботинок тянулись три аккуратные белые дорожки. Маринка замерла. Это всё просто не могло происходить с ней...
Рамза, лениво вычищая ножом под ногтями, что-то сказал. Маринка не поняла. Он повторил, но она снова не поняла. Он поднял мутный взгляд:
– Раздевайся.
Попятилась. Он хищно оскалился и что-то сказал, но Маринка снова не поняла. Ей даже показалось, что он разговаривает с кем-то третьим, но в комнате больше никого не было и от этого стало ещё страшнее. Обдолбанный псих...
Не выдержала, кинулась к двери, пытаясь распахнуть её, молотя кулаками и ногами. Не соображала. Единственное что осталось – паника. Крик. Ужас. Даже не поняла, в какой момент отлетела к стене, машинально прижала ладонь к разбитой губе, но упрямо вскочила и снова кинулась к двери. И снова отлетела, но теперь уже на кровать. Охнула, под навалившейся тушей, отчаянно забилась, выворачиваясь, не замечая ударов по лицу...
И туша вдруг отвалилась в сторону. Маринка засучила ногами, отползая подальше, но Рамза схватил её за щиколотку, дёрнул на себя. На его щеке, наискось от виска до подбородка, стремительно наливаясь кровью, вспухала глубокая борозда с неровными краями.
– Сука... – зашипел он, хватая Маринку за руку, выворачивая, едва не ломая запястье, – что там у тебя?
Она закричала от боли, рука безвольно разжалась, и на белую, в алых брызгах, простынь упал кулон. Оба они – и Рамза, и Маринка, замерли в минутном замешательстве... И Рамза вдруг рассмеялся. Безумный смех, перемежаемый бормотанием... А по щеке кровища. Он размазывал её по лицу, словно не замечая боли и ржал, а Маринка вжималась в спинку кровати и не могла даже реветь от ужаса.
Рамза вдруг резко перестал ржать, застыл, тупо уставившись в одну точку.
– Айк!
В комнату сунулся мужик.
– Уведи пока. И скажи парням, пусть первохода привезут. Посмотрим, как он эту кобылку объездит. А потом на круг её. По полной.
– Так первоход вроде это... Залим говорит, проблемы у него.
Рамза поднял мутный вопрошающий взгляд, Айк виновато пожал плечами:
– Траванулся, вроде. Блюёт.
– Не делай мне мозг! – невнятно отмахнулся Рамза, подравнивая ножом крайнюю дорожку на столе. Склонился, шумно втянул в ноздрю порошок. – А ту суку из стриптиза на кичу посади, и пацанам скажи, что в любое время можно. Пусть отрабатывает. А потом в расход.
– А эту куда потом?
– А этой рожу порежем, – он с нажимом провёл пальцем по кровящей борозде на своей щеке, – и отпустим. Но это я сам. А пока развлекайтесь.
Мужик дёрнул Маринку за руку, вытаскивая в коридор. Там она попыталась сбежать, но не удалось. А когда снова оказалась
