Нечестивые клятвы - Мила Кейн

У матери Ренато была собственная часовня? Она была маленькой и причудливой, словно ее по кирпичику перевезли из Италии. Такую можно встретить в каком-нибудь симпатичном горном городке, с красным кирпичом, увитым плющом фасадом и витражными окнами со свинцовыми панелями.

Внутри на стене над простым алтарем висел крест, а справа мраморная Мадонна благосклонно взирала поверх скромных скамей. Это была церковь не для показухи. Это была церковь истинно верующего человека. В ней не было ничего вычурного или впечатляющего. Она была простой и красивой. Почти на каждой поверхности горели свечи, воздух был насыщен благовониями.

Я проследовала к алтарю и опустилась на скамью. Я не была в церкви с тех пор, как умер папа (за исключением моей свадьбы, конечно, которая вряд ли считается). Из-за боли, которую я испытала в детстве, чувствуя себя брошенной и нелюбимой взрослыми в своей жизни, я отвернулась от убеждений своего отца. Вряд ли моя вера вернется в ближайшее время, но это не означало, что меня не успокаивали покой и безмолвие этого места.

Я закрыла глаза и позволила этому покою проникнуть в меня. Пожалуйста. Кто-нибудь, укажите мне путь. Мне хотелось, чтобы кто-то ответил, потому что я была в реальной опасности влюбиться в дьявола и понятия не имела, как это остановить. Мысли о жучке кружились в моей голове и мучили меня. Может, мне просто уничтожить его?

— Это была часовня моей матери.

Голос Ренато заставил меня вздрогнуть. Я открыла глаза и посмотрела на него. Он стоял в дверях, уставившись на мраморную Мадонну.

Это утро было самым грязным и самым сексуальным опытом в моей жизни. Я и не подозревала, что способна испытать четыре оргазма подряд. Черт, до встречи с Ренато я не знала, что способна на оргазм с участием другого человека, и точка. Я всегда была слишком напряжена, отвлечена или спешила к финишу. Я всегда слишком беспокоилась о том, что парень думает обо мне. Всегда слишком погружена в свои мысли и отрезана от своего тела.

Однако больше нет. Мой муж не давал мне возможности убежать или спрятаться от него. Он даже не позволял мне держаться за мое драгоценное чувство контроля, которое помогало мне сохранять ясную голову. Он был вихрем, у меня не оставалось выбора, кроме как сдаться.

И я была опасно близка к тому, чтобы стать зависимой.

Ренато неторопливо вошел в часовню и сел рядом со мной на скрипучую скамью.

— Мой отец никогда сюда не приходил. Вокруг было недостаточно людей, которым он мог бы продемонстрировать свою веру. У него было другое место в городе. Там случился пожар. Мы им больше не пользуемся. Для него вера, как и любовь, и преданность, была перфомансом. Если никто не смотрел, имело ли это значение? Не для него.

Вдохновленная его открытостью, я ответила взаимностью.

— Мой отец любил ходить в местную католическую церковь в нашем районе. Тогда у нас было так много друзей. Все его любили. Он был с характером, понимаешь? Больше, чем жизнь. Мы были так бедны, но никогда по-настоящему не осознавали этого, пока его не стало. Он умел превратить голод в игру. Он всегда знал, что делать, в отличие от меня. — я замолчала, внезапно чувствуя себя неловко из-за того, что так много рассказала.

— Ты отлично справляешься. Твоя сестра — непростой человек.

Я ощетинилась.

— Ты ее не знаешь. Она не ищет проблем. Она хорошая девушка, самая лучшая, просто влюбилась не в того парня. Любовь может сделать это с тобой… не то чтобы я ожидала, что ты поймешь.

Я почувствовала, как глаза Ренато метнулись ко мне.

— Что это значит?

— Это значит, что… Я не видела, чтобы кто-то другой сближался с тобой, и ты женился на мне, совершенно незнакомом человеке.

— А ты? — перебил он.

— Что я?

— Когда-нибудь была влюблена?

Нет. Даже близко нет.

— Я люблю свою сестру.

Это была чистая констатация факта.

Ренато кивнул, а затем поднял бровь.

— Конечно, любишь, но я спрашивал не об этом.

— Если ты говоришь о романтической любви, то, конечно, возможно, тут или там.

— Возможно, тут или там? — повторил Ренато, выглядя позабавленным. — Похоже, ты знаешь об этом не больше, чем я.

Я пожала плечами, и выражение его лица вызвало у меня неохотную улыбку.

— Почему ты выглядишь довольным этим? — потребовала у него. Я не хотела с ним спорить, потому что, в конце концов, он был прав. Я никогда не была влюблена ни в одного из мужчин, с которыми встречалась. Подтверждать его слова было бы слишком жалко, поэтому вместо этого я поиграла четками. — Знаешь, когда мы были совсем маленькими, папа говорил нам взять в руки четки и загадать желание.

— Четки так не работают, — начал Ренато.

Я закатила глаза.

— Я знаю. Просто говорю. Он хотел воплотить в жизнь все наши самые смелые мечты, но у него ничего не получилось. Вместо этого мы остались одни. — я замолчала.

— Каким было твое желание? — спросил Ренато, расслабленно откинувшись назад и скользя рукой по скамье позади меня.

— Конечно, я не могу тебе этого сказать. Тогда оно не сбудется. — указала я.

Он усмехнулся.

— Моя сестра — когда-то ты с ней познакомишься — всегда хотела стать художницей. Я же никогда не хотел ничего подобного. Мои мечты не были связаны с профессией или обладанием. Я мечтал, чтобы она чувствовала себя в безопасности. Я мечтал спасти свою мать. Я мечтал стать человеком, вызывающим доверие у людей, которых я любил.

Я повернула потрясенное лицо к Ренато. Это была грубая, поразительная откровенность, и я не знала, почему он решил поделиться со мной.

Он провел рукой по своим густым волосам.

— Сила привычки. Исповедоваться в церкви.

— Я мечтаю никогда больше не оставаться одна. — выпалила я, вдохновленная его честностью. Казалось слишком несбалансированным не ответить ему взаимностью. — Я мечтаю, чтобы кто-то в мире выбрал меня, не потому, что должен, как Люси, а потому, что хочет. Я мечтаю, чтобы меня кому-то было достаточно.

Глаза Ренато, прекрасные, как выдержанный виски, встретились с моими. Он приподнял бровь.

— Мне сложно поверить, что за все эти годы никто не пытался выбрать тебя. С трудом верится, что ты чувствовала, будто нуждаешься в ком-то. Ты очень способная женщина.

Мои щеки потеплели от похвалы, и я полушутя пожала плечами, чтобы скрыть свое смущение.

— Ну, шрамы от того, что тебя выбрали последним на физкультуре, глубокие и вечные, это знает каждый психиатр.

Ренато усмехнулся