— Знаешь, — проговорила она, — я никогда еще не была так счастлива за всю свою жизнь.
— Я тоже.
Это было за несколько дней перед тем, как Мери Дарнинг попыталась вернуть себе утраченное. До нее дошло, что у Артура интрижка, правда, ей не сказали с кем. Состояние больной после этого резко ухудшилось. Но спустя шесть месяцев доктора стали поговаривать о ее выписке из больницы. К этому времени Джин проработала у Артура уже больше года. Тана радовалась новой школе, новой квартире, новой жизни не меньше, чем мать. И вдруг все это оказалось под угрозой.
Артур поехал навестить Мери и вернулся чернее тучи.
— Что она сказала? — Джин смотрела на него широко открытыми испуганными глазами. Она уже достигла тридцатилетнего возраста, и ей хотелось прочного положения, уверенности в будущем. Не может же их связь всю жизнь оставаться тайной! Она мирилась со своим двусмысленным положением только потому, что Мери была больна и это беспокоило Артура. Всего неделю назад он сделал Джин предложение, а теперь смотрит на нее с таким мрачным выражением, словно для них не осталось никакой надежды.
— Мери говорит, что, если ее не отпустят домой, она снова попытается покончить жизнь самоубийством.
— Как она может! Что же, она так и будет тебе угрожать до конца твоей жизни? — Джин была готова разрыдаться: жена имеет возможность шантажировать мужа и пользуется этим.
Через три месяца Мери вернулась домой слегка подлеченная. К Рождеству она снова попала в больницу, откуда выписалась весной и продержалась до осени, когда начала пить запоем вместе со своими друзьями. В общей сложности это продолжалось более семи лет.
Когда она в первый раз приехала из больницы домой, Артур был так растерян, что начал просить Джин, чтобы та ей помогла.
— Мери такая беспомощная, ты не можешь себе представить, мое солнышко. Она абсолютно не отвечает за себя… не может ничего соображать.
Из любви к Артуру Джин оказалась в незавидном положении любовницы, ухаживающей за женой. Два или три раза в неделю она проводила дневные часы в Гринвиче, помогая Мери вести домашнее хозяйство. Мери боялась и не хотела этой помощи. Все, включая детей, знали, что она пьет. Сначала они огорчались, потом стали ее презирать. Энн ее возненавидела, Билли плакал, когда она напивалась. Это были кошмарные сцены. Через несколько месяцев Джин почувствовала себя в таком же безвыходном положении, в каком находился Артур. Она не могла оставить Мери, не могла отпустить ее от себя — это было бы, как если бы она решила бросить на произвол судьбы своих родителей. Ей казалось, что она сможет справиться с недугом Мери. И при всем том Мери окончила свои дни почти так же, как родители Джин. Она поехала в город, чтобы встретиться с Артуром: они собирались в тот вечер смотреть балет. Джин могла поручиться, что Мери была трезва в момент отъезда, но, похоже, у нее была с собой бутылка. Машина перевернулась на скользком участке дороги близ Меррит, на середине пути до Нью-Йорка. Смерть наступила мгновенно. Оба любовника благодарили судьбу, что Мери так и не узнала об их связи. На свое несчастье, Джин успела привязаться к ней. Она плакала на похоронах больше, чем дети, и несколько недель не могла принудить себя провести ночь с Артуром. Их связь длилась уже восемь лет, и он начал с опаской думать о том, что скажут Энн и Билли, когда обо всем узнают.
— В любом случае я должен ждать, пока не пройдет год, — сказал он Джин, и та была с этим согласна: как-никак он проводил с нею много времени, был заботлив и внимателен к ней. Она никогда не жаловалась и только боялась, чтобы Тана ничего не заподозрила. Однако по истечении года после смерти Мери девочка накинулась на мать с резкими обвинениями:
— Не считай меня совсем глупой, мам: я все понимаю. — Тана была высокая и статная, красивая, как отец. В ее глазах плясали задорные огоньки, отчего постоянно казалось, что она вот-вот рассмеется. Она догадывалась о том, что происходит, уже давно и мучилась этим. Глаза ее, обращенные на мать, теперь пылали негодованием. — Он поступает с тобой, как с уличной девкой, и это продолжается уже много лет. Почему он не женится на тебе, вместо того чтобы приходить и уходить, точно вор, по ночам?
Джин отшлепала ее по щекам за такие слова, но Тане это было как о стенку горох. Столько Дней Благодарения они провели в одиночестве, столько дорогих подарков доставляли им из фешенебельных магазинов на Рождество, но ни Джин, ни тем более Тана ни разу не были с ним в загородном клубе, куда он ездил с друзьями. Он не брал их даже тогда, когда брал Энн и Билли с их дедушкой и бабушкой.
— Его не бывает с нами, когда это важно для нас, разве ты этого не видишь, мам? — Крупные слезы катились по щекам дочери, и Джин пришлось отвернуться, чтобы не видеть их. Голос ее прозвучал хрипло, когда она попыталась возразить:
— Это не правда!
— Правда! Он обращается с тобой, как с прислугой. Ты ведешь его дом, возишься с его детьми и получаешь в подарок часы с бриллиантом, золотые браслеты, сумочки и духи. Что в этом проку? Где он сам? Ведь важно именно это, а не подарки.
— Артур делает то, что должен делать, — проговорила наконец Джин.
— Нет! Он делает то, что хочет. — Тана оказалась очень проницательной для пятнадцатилетней девочки. — Он пирует с друзьями в Гринвиче, ездит с ними летом в Бал-Харбор, а зимой — в Палм-Бич, а когда отправляется в деловую поездку в Даллас, то берет с собой Джин Робертc. Разве он пригласил тебя хоть один раз на курорт или к себе домой? Почему он не показывает Энн и Билли, как много ты для него значишь? Твой Артур предпочитает приходить сюда по ночам, украдкой, чтобы я, не дай бог, ничего не узнала. Но я уже не маленькая, черт возьми!
Ее всю трясло от возмущения: слишком часто в последние годы она замечала боль в глазах матери. Джин знала, что дочь ужасающе близка к истине, а истина заключалась в том, что Артуру было удобно такое положение вещей и ему недоставало силы воли плыть против течения, вступая в конфликт со своими детьми. Его страшила мысль о том, как они отнесутся к его связи с Джин. Во всем, что касалось бизнеса, этот мужчина мог свернуть горы, а перед домашними неприятностями пасовал. В свое время у него не хватило мужества достойно ответить на шантаж Мери, и он пошел у нее на поводу, мирясь с пьяными выходками жены до самого конца. Теперь то же самое повторялось с детьми. Но перед Джин стояли свои трудности: каково ей было выслушивать такие упреки от дочери… В ту же ночь она рассказала о них Артуру. У него был трудный день, и он ограничился усталой улыбкой.
— Все они в этом возрасте имеют свои причуды, Джин. Ты только посмотри на моих детей.
