— Жень, как ты думаешь, я круглая дура или же мне просто не везет?
Вопрос был чисто риторический, поэтому я молча глядела на собеседницу.
— Понимаешь, чутье меня подвело. Уж больно он хорошенький, ну чистый херувим, вот я голову и потеряла.
Любаша сделала паузу, а я осторожно огляделась по сторонам, догадавшись, почему она меня привела именно сюда, — чтобы наглядно продемонстрировать, в какую глупую историю она влипла. Сестра продолжала молчать, а мне не терпелось проверить догадку.
— Ты хочешь, чтобы я воочию убедилась, каково тебе пришлось?
Любаша вздернула брови, вытаращила на меня глаза, потом слабо махнула в мою сторону рукой с зажатой между пальцами сигаретой, отчего пепел упал в ее чашку с недопитым кофе. Еще сильнее нахмурившись, продолжила:
— При чем здесь это? И вообще, что ты меня все время перебиваешь?!
Можно подумать, я и вправду перебила ее.
— Ну вот, сбила с мысли! Мне и так нелегко, до сих пор не могу прийти в себя. Знаешь, как мне этих денег жалко! Я ведь чуть ли не целый год их собирала, думала, машину куплю, не новую, конечно, но все же. Сейчас все бабы за рулем, а я что, хуже? Представляешь, как классно я бы за рулем смотрелась? Эхма! Да и не только денег до смерти жалко, но и цепочку золотую, и зачем я ее только с себя сняла? И колечко тоже, оно, правда, не нравилось мне, но все равно жалко, Славкин подарок. Ты что молчишь-то, Жень? Чего ты так смотришь? Небось опять в облаках витала. Я тут сижу, распинаюсь как последняя идиотка, а ты не слушаешь!
Любаша всерьез начала злиться. Но тут меня разобрал такой смех, что, сколько я ни крепилась, удержаться не смогла.
Любаша что-то шипела от злости, а я продолжала хохотать, — на нас стали обращать внимание, тем более что мы и так здесь были белыми воронами. Насилу отсмеявшись и вытерев слезы, выступившие от смеха, я поспешила успокоить сестру:
— Твой херувим оказался банальным вором? А я-то решила, что он голубой и поэтому ты меня сюда затащила, для наглядности.
Любаша с недоумением уставилась на меня, потом стала оглядываться по сторонам, и лицо ее мало-помалу прояснилось. В пылу своей трагедии она даже не заметила, куда мы попали и кто нас окружает. Наконец идиотизм ситуации дошел и до нее, и она тоже засмеялась, да так громко, что я поспешила увести ее из кафе, пока нас не изгнали с позором. Идя до метро, Люба посмеивалась, видно, пришла в свое неизменно хорошее настроение. Я же опять впала в ставшее привычным безразличие. Делиться с сестрой своими бедами совсем не хотелось: мне ничем бы это не помогло, тем более что Люба всегда недолюбливала Павла. Я заранее могла представить себе все те злорадные эпитеты в адрес Павла, которые полились бы из нее рекой, и это отбивало охоту к откровениям. Тут снова мелькнуло одно соображение.
— Любаша, так что же, ты так и не пыталась вернуть ценности? Что-то не узнаю тебя. Ты знаешь, где он живет, херувим-то твой? Сходи к нему, да лучше с милицией.
— Да неужели же не ходила? Пошла одна, опасного нет ничего, я бы с ним одной левой справилась. А квартира-то, оказывается, и не его. Он ее просто снимал, упорхнул уже, естественно. Сгреб все, что сумел накрасть по разным местам, и смылся. Он ведь не одну меня обаял своей неземной красотой. Только я объяснилась с квартирной хозяйкой, как в дверь уже другая брошенная зазноба ломится. Молодая, поинтересней меня будет. Да что толку-то, такая же дурища, как и я. У нее он и вовсе кучу брюликов увел. Поговорили мы с ней потом. Она тоже не стала в милицию заявлять: кто его искать будет? Неизвестно даже, откуда он и куда уехал, только посмеются над нами. Скажут, что сами дуры, нечего было рот разевать.
Тут Люба вздохнула, посмотрела на меня несколько смущенно и рассмеялась невесело:
— А ведь замуж звал. Я сначала отнекивалась, а потом и растаяла!
— Замуж звал? Значит, твой херувим был брачным аферистом. Они, как правило, всегда красавцы, ведь внешность — важнейший инструмент их профессии. Не повезло тебе, сестренка. Ну ничего, ты женщина сильная, скоро успокоишься и забудешь.
— Ты, Женька, в своем репертуаре. Тебе бы только слово подобрать, все расставить по своим местам. Но кое в чем ты права — забуду, куда я денусь.
* * *
Через несколько дней позвонила вернувшаяся из Италии Катька. Ей не нравилось состояние Мишутки, чувствовалось, что она не на шутку встревожена. Я перебралась временно к ним. Оказалось, что у ребенка корь, и где только он мог ее подхватить? Хорошо, хоть в легкой форме, но все равно чувствовал себя плохо. Да и в кровати ему было нелегко лежать, он ведь такой подвижный, проказник! Как температура у него спала, уже никакими силами удержать его в постели было невозможно. Бегал по всей квартире, играл в свои машинки, у него их целый автопарк. Нас с Катюшкой он не очень-то слушался, только Олега побаивался. Сидеть взаперти ему тоже скоро надоело, бросив игру, он подходил к окну и, расплющив нос о стекло, подолгу смотрел, как играют во дворе дети. Наконец ему разрешили гулять, а мне пора было возвращаться домой. Я уже успела соскучиться по своей квартире и даже компьютеру. Не люблю надолго уезжать.
В почтовом ящике меня ждал сюрприз — повестка из милиции. Странно, может, не мне? Фамилия моя, значит, не ошибка. Ничего не понимаю. Ладно, в четверг все разъяснится, бояться мне нечего, я никого не убила и не ограбила.
— Лиля, ты? Здравствуй, это Женя. Звоню тебе по делу. Что? Да, меня действительно несколько дней не было дома, сидела с внуком. Нет, теперь все в порядке, буду, как обычно, жить дома. Я тебе вот чего звоню, хочу спросить: давно Павла видела? Давно? Месяц? Даже больше месяца?! Однако. Послушай, а раньше он исчезал надолго? Ага, значит, ты не беспокоишься? Зря язвишь, это не я его разыскиваю — милиция. Нет, не разыгрываю, меня повесткой вызывали. Следователь говорит — исчез. В том-то и дело, что ничего конкретного, крутит-вертит. Нет, его сестре я звонила, милиция уже с ней встречалась, Лидка ничего не знает. Хорошо, если что узнаю, непременно позвоню. Ну и ты свистни, если он объявится, чтобы я не волновалась напрасно. Пока. Ой, извини! Как ты? Говоришь, уже здорово видно? Не тошнит? А, ну ладно, если торопишься, иди. Всего хорошего.
По дороге домой я думала о том, что довольно спокойно реагирую на последние события. Видно, я все-таки сильно изменилась, стала зомби. Который уже раз я была у следователя? Третий! Вцепился в меня мертвой хваткой, спрашивает одно и то же, и взгляд у него при этом такой, словно я утаиваю что-то важное.
Куда мог деться Павел? Неужели с ним что-то случилось? Не хочется об этом даже думать. А под утро он мне приснился.
Мы купаемся в море, он смеется, а я смотрю на него не отрываясь и думаю, какой же он красивый, как я люблю его. Проснулась в поту, посмотрела на часы — пять утра. Сон вызывал глухую, но ощутимую тревогу. Это было непонятно, ведь все было так красиво, отчего же сжимается сердце? Сон не шел, я вспоминала Павла. Теперь, когда он пропал, его связь с Лилькой, его предательство уже не казались мне такими важными. Я даже удивлялась, что так переживала. Может быть, когда Павел объявится и я пойму, что с ним все в порядке, все опять вернется на круги своя? По какой-то неясной, далекой ассоциации вдруг вспомнилось, как мы с ним ездили на день рождения к его другу Борису. Сначала мне было неловко в новой компании. Но я как-то очень быстро разговорилась с Нелли, женой Бориса, хотя обычно не сразу схожусь с людьми. Я рассказывала о детях, они были тогда еще маленькие, сетуя, что мне очень редко удается выйти из дому. Не с кем оставить детей: родителей ни у меня, ни у Павла нет. Его старшая сестра Лида племянников любит и с удовольствием сидит с ними, но здоровье у нее слабое, она часто болеет. Да и справляется она с ними с трудом, особенно с непоседой Катюшкой. Нелли внимательно на меня посмотрела и сказала с печальной улыбкой:
