— Мне надо выпить.
— Правильно! Опять спасаешься бегством, как всегда. Не хочешь ни о чем говорить. Ни о Лили, ни о своих делах…
— Мои дела? Мои дела! Когда, черт побери, тебя интересовали мои дела? Тебя волнует только, чтобы я каждый месяц пополнял твой счет в банке.
— Это неправда! — заявила Арлетта.
— Неправда? Тогда скажи мне, Арлетта, что для тебя самое важное?
— Семья. Ты и Лили.
— Чушь собачья! — Джей Кей вынул пробку из старинного хрустального графина и налил себе на два пальца писки, потом задумался на мгновение и плеснул в стакан еще изрядную порцию.
— Мне важно, чтобы Лили правильно понимала, кто она есть, — сказала Арлетта.
— По-моему, она понимает.
— Она говорила тебе, что влюблена? — Арлетта скрестила руки на груди. — Говорила?
— Нет, — ответил он, глядя не на жену, а в стакан.
— Так знай. Его зовут Пол.
— Этот новый парень, который живет на нашей улице?
— Да, этот.
— Он мне не нравится.
— Почему?
— Я видел, как он подъезжал к дому на мотоцикле. На нем была черная кожаная куртка.
— О Господи! Это мотоцикл его отца, а черные кожаные куртки носят многие парни.
— Арлетта, ему всего пятнадцать. Он слишком молод, чтобы разъезжать на мотоцикле. — Джей Кей со стуком поставил стакан на мраморный столик. — Боже мой! Она ведь еще ребенок!
Арлетта не могла сдержать улыбку.
— Ей самой будет пятнадцать в июле. Она растет, и я хочу, чтобы она начала вести себя как подобает девушке. У нее отвратительные манеры. Она не имеет представления о том, как одеваться, делать прическу, краситься. Она… она совершенно неотесанная.
— Считаешь, во всем виноват я?
— Да.
— Большое спасибо.
— На здоровье.
Внезапно в голосе Джей Кея зазвучала страшная усталость.
— Это была тяжелая экспедиция. Пойду лягу.
Лили поднялась на цыпочках, тихонько пробралась по коридору в свою спальню и закрыла дверь. Она бросилась в смежную со спальней ванную и пустила воду на полную мощь. В коридоре послышались шаги отца. Через щель под дверью она видела, как его тень остановилась у ванной, а еще через секунду он повернулся и стал спускаться в холл.
Лили глубоко вздохнула.
Она стянула заляпанную походную рубашку. Расшнуровала ботинки, сбросила их с ног и вытряхнула мелкие частички гондурасского песка на кафельный пол. Сняла носки, потом шорты, скинула трусы и шагнула в горячую ванну. Она погрузилась под воду и намочила волосы. Потом взяла шампунь, вылила пригоршню и стала втирать его в голову.
— О-ох! — простонала она, когда вдруг поняла, какая же она была потная и вонючая. Оставив на голове пену, она намылила чистую белую мочалку и стала тереть кожу, пока она не покраснела. Потом снова нырнула под воду и смыла с волос большую часть пены. Повернув кран, она закончила мытье теплой чистой водой.
Вытершись, Лили подошла к своему старинному с позолотой комоду, который, как говорили, стоял когда-то в спальне Фердинанда VII, и достала чистую хлопчатобумажную ночную рубашку.
— Новая, — промолвила она, увидев бирку «Нейман» на легкой сорочке с набивными бледными бутонами роз. «И пахнет розами», — подумала Лили, надевая ее через голову. Она заглянула в ящик и обнаружила крохотную, обтянутую ситцем коробочку, поднесла ее к носу и вдохнула аромат роз. — Мама обо всем позаботилась.
Лили подошла к белой металлической кровати, происходившей из сиротского приюта в окрестностях Парижа, и скользнула между белых хлопчатобумажных простыней. Ее голова медленно утонула в мягкой подушке.
Она скрестила руки за головой и уставилась на медленно вращающийся вентилятор. На первую слезинку, выкатившуюся из глаз, она не обратила внимания. Вторая разозлила ее, а вместе с третьей к горлу подступил жуткий комок.
— Она же обещала, что не скажет… — Лили сердито смахнула теперь уже безудержно стремящийся поток. — Мама! Почему ты так со мной поступаешь? Я не хочу, чтобы папа знал… про месячные, про Пола. Почему? Почему? — Она повернула голову, чтобы подушка заглушила рыдания. — Я не хочу, чтобы папа когда-нибудь перестал считать, что он для меня самый близкий человек. Если я стану девушкой, как мама, я потеряю его. Я знаю.
Лили пыталась сдержать рыдания, мужественно стараясь не вести себя как девчонка, но ей это не удалось. Ее мир менялся, и ей это совсем не нравилось.
4 июля 1976 года
Двухсотлетие Соединенных Штатов Америки было в жизни Лили важнейшим событием. Она считала поразительным, что живет в то время, когда происходит — или по меньшей мере отмечается — историческое событие. Ей казалось, что оно станет самой значительной вехой в ее жизни, но, даже если это будет не так, Лили намеревалась получить от этого дня все возможное. В магазине у станции Вилидж она купила дневник в кожаном переплете, чтобы заносить туда свои наблюдения. Лили подумала, что даже майя делали записи о происходящих событиях на стенах храмов и гробниц. Что, если однажды она погибнет у подножия действующего вулкана и через сотни лет ее откопают, как жителей Помпеи? Фантазии Лили подчас бывали совершенно невероятными, и мать это осуждала, а отец поощрял.
Однако ее фантазии насчет двухсотлетия подпитывались общенациональной подготовкой к этому знаменательному дню. Почти в каждом крупном городе планировалось провести парад и множество фейерверков. Гала-представление в Нью-Йорке, включавшее парад празднично украшенных яхт и кораблей в нью-йоркской гавани, выступления множества знаменитостей и фейерверк стоимостью в миллион долларов, должно было транслироваться по общественному телевидению. Парад в Хьюстоне, конечно, не мог быть таким грандиозным, но планировались концерты под открытым небом, фейерверки и традиционные семейные вечеринки, без которых не обходился ни один праздник.
В доме Митчеллов Арлетта готовилась к праздничному приему в течение шести месяцев. Она начала с полного переоформления кухни. Исчезли любимые Лили и Джей Кея обои в желтую и зеленую полоску. Их сменили новые: цвета клюквы с синим и кремовым, точно повторявшие старые уильямсбергские мотивы. Взамен белой плетеной мебели четыре стула времен королевы Анны окружили вишневый стол, поставленный рядом с новым камином, рисунок Арлетта придумала сама. Внутренняя часть камина была из красного кирпича, а деревянная облицовка — такого же колониального серо-голубого цвета, как карнизы и деревянные украшения комнаты. С французских дверей убрали бамбуковые шторы, и теперь их украшали занавески цвета кофе со сливками с темно-клюквенной оторочкой в тон скатерти на столе. Куда бы Лили ни взглянула, везде были предметы эпохи колониальной Америки: черные каминные принадлежности из кованого железа, керамические кувшины и сухие цветы. Деревянный орнамент облицовки камина повторялся и в канделябрах того же серо-голубого цвета, в которых красовались длинные свечи.
