Джонни был здорово напуган — но и заинтригован. Такого количества народу он никогда не видел, поэтому на всякий случай вцепился в руку Филипа намертво и только головой вертел в разные стороны. В самолете же ему очень понравилось, особенно наушники, висевшие на спинке кресла.
Молоденькая стюардесса ослепительно улыбнулась Филипу, раздевавшему Джонни.
— Принести мальчику что-нибудь попить, мсье Артуа?
Джонни возмущенно воззрился на девушку.
— Еще чего! Это мой дядя, Фил Марч, а меня зовут Джонни Марч, а эта тетка — моя тетка, только я чего-то не уверен в этом…
Филип торопливо надел мальчику наушники.
— Послушай-ка сказку. У вас есть детские записи?
— Конечно. Сейчас включу Меня зовут Синтия. Если что-то понадобится…
Филип одарил девушку своим фирменным взглядом, и та немедленно затрепыхала ресницами и разулыбалась еще пуще. Шарлотта неожиданно почувствовала укол ревности. Когда она заговорила, ее голосом можно было резать стекло.
— Будьте добры, принесите мне пару пледов и подушку. Через пару часов, если мальчик не заснет, принесете ему обед. Разумеется, без кетчупа.
— Я люблю кетчуп!
— Очень плохо. Детям кетчуп вреден.
— А откуда ты… вы знаешь? У тебя же нету детев.
— Детей. Посмотри в окошко. Мы сейчас взлетим.
— Ха! Окошко! Это называется алюминатор!
С этими словами Джонни гордо отвернулся и стал смотреть в «алюминатор». Синтия незаметно подмигнула Филипу и ушла, а Шарлотта недовольным голосом заметила:
— Вы нарочно не останавливали мальчика, мистер Марч. Напрасно вы это делаете.
— Что именно?
— Показываете свою неприязнь. Так ему будет сложнее привыкнуть ко мне.
— Ну уж нет, дорогая мадемуазель. Не стоит перекладывать на меня вину за отсутствие у вас обаяния. Вам предстоит самой добиться расположения Джонни.
— Даже если вы будете мне мешать?
— Не собираюсь этого делать. Согласитесь, если я буду делать вид, что вы мне сразу понравились и я доволен сложившейся ситуацией, — это будет враньем.
Шарлотта прикусила губу, а потом вдруг усмехнулась:
— Знаете, вы сейчас похожи на дикого кота, которого вытряхнули из мешка посреди абсолютно чужой и незнакомой квартиры. Кот несколько потрепан и сильно испуган, но старается держать фасон и сохранять присущую котам независимость. Кроме того, все его чувства обострены, ибо он старается поскорее изучить незнакомое место…
Филип оторопел, но уже через мгновение на смену этому чувству пришло абсолютное, прямо-таки дзенское спокойствие. Он покосился на припавшего к иллюминатору и подпевающему наушникам Джонни, потом резко повернулся к Шарлотте и наклонился так близко, что почти коснулся губами ее порозовевшей щеки:
— Коты очень быстро осваиваются на новом месте, мисс Артуа. И начинают считать его своим. В этом их кошачья сущность. А еще котов нельзя приручить. И им категорически нельзя приказывать что-либо сделать. Выйдет только хуже.
Шарлотта чувствовала, как у нее по позвоночнику пробегают электрические разряды. Опять стало жарко и пусто внутри. Она усилием воли не отводила взгляд, а темные глаза Филипа Марча неотрывно смотрели на ее губы. У него красивые глаза, цвета растопленного черного шоколада. Его дыхание щекочет щеку, губы чуть изогнулись в насмешливой улыбке, но самое странное воздействие все же оказывают глаза… Она тонет в их глубине, растворяется в жаркой темноте…
Шарлотта Артуа, Стальная Лоза, как прозвали ее некоторые романтически настроенные партнеры по бизнесу, могучим усилием воли не дала самой себе утонуть в глазах Филипа Марча. Чуть отстранившись, она насмешливо заметила:
— Ай-ай, что же нам делать? Ведь было бы слишком бесчеловечно снова выбросить несчастного кота на улицу — но и мириться с его дикими замашками тоже нельзя. Как же быть?
Теперь в шоколадных глазах загорелся воистину дьявольский огонек. Филип Марч лениво откинулся на спинку кресла, потянулся и промурлыкал, как настоящий кот:
— Только любовь, графиня. Любовь и ласка. Только ими можно приручить котов и детей. Да, и учтите: любовь должна быть искренней.
Слава богу, стюардесса Синтия принесла пледы и подушку!
Шарлотте приходилось много путешествовать, и она привыкла спать в самолетах и поездах. Будь эта поездка обычной, она бы запросто откинулась на спинку кресла, сбросила сапоги и заснула крепким сном смертельно уставшего человека. Однако обычным нынешнее путешествие назвать было нельзя ни в коем случае.
Все внутри у нее кипело от странной смеси возбуждения, злости, смущения и любопытства. Филип Марч удивил ее. Признаться, вчера он выглядел куда менее уверенным в себе. Вчера она посчитала его просто симпатичным и слегка растерянным парнем — но сегодня увидела, что ошибалась. Этот взгляд, эта дьявольская улыбка, эта спокойная грация сильного мужского тела — если уж Филип Марч и был котом, то никак не дворовым тощим кошаком, а по меньшей мере, котом камышовым.
Шарлотта заставляла себя держать глаза закрытыми, но даже самый невнимательный в мире наблюдатель заметил бы, что она только притворяется спящей. Между тем Филип Марч выглядел вполне довольным жизнью. Когда Джонни надоело смотреть на облака и он явно заскучал, Филип ловко поймал за руку проходившую мимо Синтию, о чем-то негромко с ней пошептался — и через пару минут девушка принесла Джонни набор «Лего». Мальчик немедленно занялся игрушкой, а Филип Марч грациозно перебрался через якобы спящую Шарлотту, потянулся и легкой, стелющейся походочкой направился в сторону технического отсека. Через минуту из-за занавески донеслось девичье хихиканье и приглушенный мужской голос. Шарлотта немедленно вытаращила глаза. Вот уж кот так кот! Но… почему это приводит ее в такую ярость?
Шарлотта с трудом подавила желание встать и пойти разобраться с этими весельчаками. Какое ей дело, с кем флиртует Филип Марч?
Филип между тем блаженствовал в обществе двух стюардесс. Синтия была блондинкой, Рейчел — шатенкой, обе были хохотушки и болтушки, так что Филип блистал. Анекдоты и остроты так и сыпались из него, и вот уже Синтия два раза подряд прислонилась к его плечу, якобы ослабев от смеха, а Рейчел бросает вполне красноречивые взгляды, и если так пойдет, то вскоре можно будет сыграть с ними в «города» на поцелуи — вариант беспроигрышный, потому как либо они дурочки и тогда больше городов назовет он, либо они хорошие стюардессы и знают географию, тогда он проиграет, но целоваться-то в любом случае…
… не придется! Занавеска отъехала в сторону, а за ней обнаружилась ОЧЕНЬ сердитая мисс Шарлотта Артуа. На Филипа она демонстративно не смотрела.
— Девушка… Синтия, кажется? Я уже пять минут вызываю вас, но вы, как я вижу, заняты важным делом.
— Простите, мэм. Вам что-то?..
— Да. Кофе. Двойной. И подключить компьютер. Да, мистер Марч, если вы уже освободились, то Жанно, по-моему, требуется посетить одно заведение…
Филип мысленно себя обругал последними словами, но девчонкам все равно дружески улыбнулся и помахал рукой.
— Сделайте кофе и мне, ладно? Уже бегу, мадемуазель Артуа.
Джонни встретил его, подпрыгивая на кресле.
— Скорее, Фил! А то счас будет авария.
— Стоп машина! Лечь на правый галс! Держись, капитан!
К счастью, туалет был свободен. Когда они мыли руки, Джонни наябедничал:
— А она ничего и не спала, она все смотрела в ту сторону, где ты с Синтией хихикал, и губы кусала. Фил, а ты по-французскому умеешь?
— Не особо. «Же ма пель» знаю, «силь ву пле» знаю, «асееву силь ву пле» тоже знаю, «ореву-ар», «мерси», «парбле» и «мерд».
— А чего такое «мерд»?
— Ох, деточка моя, лучше про «оревуар» спроси.
— «Оревуар» я и так знаю, так мама папе говорила, это значит — до свидания. А про «мерд» я не слышал.
— Ну… в общем, это то, что остается после лошадок и собачек в Центральном парке.
— Какашка?!
— Да. Только не повторяй при ней, ладно?
— А она про тебя тоже обзывалась!
— Как же?
— «Кель ша», говорит, а потом вообще обругала.
— Кем?
— «Курёр де жоп»!
— Ай!
— Это я не я говорю, это она сказала.
— Слушай, Джонни, я потом в словаре посмотрю, а ты пока молчи. Может, это и не ругательство даже.
Джонни с явным неудовольствием обещал молчать, и они вернулись на свои места. На столике их уже ожидал обед, и на некоторое время воцарилось перемирие.
Когда под крылом самолета возник Париж, было темно, поэтому город очень напоминал гигантскую драгоценность, искрящуюся на черном бархате. Несмотря на поздний час, аэропорт был переполнен. Сотни людей, одетых в самую разнообразную и даже экзотическую одежду, говорили на разных языках.
Прошли таможенный контроль, получили багаж, потом из толпы вынырнул небольшой человечек с роскошными усами и горячо приветствовал Шарлотту Артуа. При взгляде на Джонни глаза человечка немедленно увлажнились, усач прижал руки к груди и разразился горячей, но непонятной речью, в которой проскакивали смутно знакомые слова типа «пти анжель», «мадемуазель Жанет» и «манифик». Джонни неожиданно проникся к усачу доверием, а уж после того, как тот подвел мальчика к роскошному, зеркально отполированному лимузину, и вовсе полюбил шофера, как родного. Только совместными усилиями удалось уговорить малыша сесть на заднее сиденье, после чего Андре — так звали шофера — клятвенно пообещал дать «пти Жанно» порулить, когда они приедут в поместье.
