Ленни нашел Дилайлу взглядом. Она сидела с отрешенным лицом и медленно потягивала из стакана. Вот так всегда: предается мечтам, и лицо пустое и глупое. Еще больше разозлившись, Ленни повернулся к Гэри и продолжил разговор о том, как играет команда Брэдфорда.
А мысли Дилайлы, сидевшей на другом конце зала, были заняты Чарли. Он-то наверняка проводит время гораздо интереснее, чем она. Когда Стэн дошел до «Воспоминаний», Дилайла восприняла это как сигнал, что пора по домам, прервала его крещендо и, крепко обняв его и Ширли, попрощалась. Она будет скучать по ним.
– Ленни, я еду домой. Хочешь, вместе поймаем такси? – спросила Дилайла, стоя перед Ленни – руки в карманах – и стараясь не смотреть на Гэри, который наверняка слышал их разговор и ехидно поглядывал на нее, строя из себя преданного друга. Смешно, ей-богу. На прошлый Новый год он всю ночь уверял Дилайлу, что лучше ей уйти с ним, размахивал у нее перед носом увядшей веточкой омелы и все время норовил поцеловать ее и пропихнуть язык ей в рот.
Ленни поник головой над стаканом и глаз не поднимал.
– Нет, я, пожалуй, еще посижу с Гэри, – проронил он и допил то, что оставалось на донышке.
Дилайла закусила губу. Весь вечер в ней крепло чувство вины, но сейчас оно сменилось досадой. Он хочет наказать ее.
– Ну что ж, – усмехнулась она, – желаю вам хорошо повеселиться.
– Это уж наверняка, можешь не сомневаться, – бросил ей вслед Гэри. И Дилайла вышла из бара, закусив губу. После влажного и душного тепла бара в лицо ударил холодный ночной воздух. Дилайла поглубже вдохнула его и подняла воротник. Дверь за ее спиной захлопнулась, вокал дядюшки Стэна и тамбурин Ширли стали едва слышны. Дилайла подошла к стоянке и села в такси.
Дилайла прижалась носом к окну. Утро понедельника, а дождь все идет. Весьма символично. Он начался вчера, вскоре после того, как она проснулась и обнаружила, что Ленни так и не приходил домой. Может, он после ночного клуба застрял у Гэри, продолжает дуться и ждет, что она начнет психовать, будет теряться в догадках – куда это он запропастился? Дилайла смотрела на его половину кровати, застеленную и пустую, и вдруг поняла, что ей совершенно безразлично, где он и с кем. Ее даже не интересовало, придет ли он вообще. Дилайла взбила подушку, натянула на себя одеяло и поуютнее устроилась на кровати. Она смаковала чувство облегчения, которое испытала, наконец признавшись самой себе, что больше не любит Ленни.
Все воскресенье она думала о том, уходить ли от Ленни. Хотя она признала, что не любит его, но как-никак десять лет они вместе прожили. Правильно ли она поступает? Или это сумасшествие? Пока Дилайла ела кукурузные хлопья и смотрела какую-то детскую передачу с идиотом-ведущим, она уже почти передумала. Но тут позвонил Ленни: он заночевал у приятеля, потому что, как он понял, между ними все кончено. Что ж, никуда не денешься, все и правда кончено.
Итак, с Ленни, конечно, нужно расстаться. Но правильно ли это – бросать свой дом, свою жизнь и раствориться в романтическом тумане? Не безумие ли? А может, это экзамен на выживание? Работы у нее нет – спасибо субботнему скандалу с Паскалем. Единственные люди, к которым она привязана, – Стэн и Ширли – отвалили в Бенидорм. Если быть честной до конца, да она сдохнет от скуки, если останется здесь. А если уйдет? Кто знает… Это рискованно и страшно, но, с другой стороны, чертовски бодрит. Встреча с Чарли привнесла в ее жизнь волну возбуждения, но Дилайле хотелось продолжения. Если она хочет, чтобы между ними что-то было, нужно действовать, причем немедленно. Мысли Дилайлы мчались вперед, а жизнь замерла на месте по сигналу невидимого светофора. Сколько она себя помнила, свет всегда был красный. И только она сама может переключить его на зеленый.
Что ж, решение принято. Дилайла достала из шкафа кожаный чемодан и, сняв с вешалок вещи, запихнула их внутрь. Из ящиков комода она выпотрошила белье, уложила туфли в пакеты, из ванной принесла кремы для обуви всевозможных цветов. За десять минут она упаковала всю свою жизнь в чемодан, один большой мешок и пять сумок.
Дилайла перевела дух и с облегчением рассмеялась – самое трудное позади. Осталось сделать только одно. Опустившись на четвереньки, Дилайла влезла под кровать, выудила оттуда потрепанный кожаный чемодан – величайшее сокровище в мире – и щелкнула медными застежками. В чемодане лежали тридцать четыре пластинки Тома Джонса с потертыми и кое-где обломанными краями.
Дилайла нежно провела рукой по пластинкам, вдыхая привычный мускусный запах. Если сейчас закрыть глаза, можно увидеть маму: она гладит белье, стоя перед телевизором, на голове у нее бигуди, по радио Том Джонс поет «Что нового, киска?», и мама подпевает ему. Дилайла улыбнулась своим воспоминаниям. Ее любимая разведенная мамочка Маргарет, фанатка Тома Джонса, всегда пела эту песню. Ей было двадцать восемь. Она возвращалась с работы, когда ее сбил огромный грузовик, и мамы не стало. Дилайле в тот день исполнилось девять лет. Она приехала из школы и все не решалась войти в пустой дом, страшась увидеть кухонный стол, заваленный подарками, а в холодильнике – праздничный торт в голубой коробке.
В то самое мгновение кончилось ее недолгое безоблачное детство – разлетелось на мелкие кусочки, как тело ее мамы, но она тогда ни разу не заплакала. Не плакала она и серым ветреным утром, когда стояла на кладбище, маленькая фигурка в теплой красной курточке и в белых гольфах, и держалась за руку дядюшки Стэна, смотря, как деревянный ящик с сияющими медными ручками медленно опускают в мокрую от дождя могилу и забрасывают комьями земли. Не плакала она и когда власти отказали Стэну и Ширли в прошении удочерить девочку, и ей пришлось жить у отца, совершенно чужого человека со смешными бакенбардами, и его жены, властной Сандры, которая терпеть не могла детей, в особенности девятилетнюю дочь от умершей первой жены. Детство Дилайлы прошло в надежде, что однажды к ней придет спасение. И оно пришло – в виде Ленни, инструктора по вождению.
Сейчас Дилайла снова спасается бегством. Она сделала несколько телефонных звонков, оставила сообщения друзьям на автоответчиках: ей не хотелось выслушивать предположения, что она свихнулась. Она-то чувствовала себя гораздо более нормальной, чем когда-либо. Если считать нормальным, что она втрескалась в незнакомого парня и теперь строит безумные планы его преследования.
Что касается Ленни, ему Дилайла решила не писать прощальное письмо – ни к чему устраивать дешевые спектакли. Нужно попрощаться лично. Ведь все-таки она перед ним в долгу.
Побросав вещи в багажник тронутого ржавчиной зеленого «жучка», Дилайла взяла худющего уиппета Фэтцо и села за руль. Завела машину, та зарычала и ожила, воздух заволокло клубами черного дыма. Дилайла побоялась включать первую скорость – внутри что-то погромыхивало. Надо было попросить Ленни, чтобы посмотрел. Но теперь поздно. Машина резко дернулась и поехала. Дилайла не стала оглядываться. Этот урок она усвоила уже давно.
