– Уже не помню, когда мы последний раз занимались сексом, – выдала она с привычной прямотой. – Пожалуй, месяца три назад.
– Да ты что? – Я совершенно искренне вытаращила глаза. Секс был единственной сферой наших отношений с Тимом, где мне было не на что пожаловаться. – И… как ты?
– Иногда плачу, иногда скандалю. Только толку-то?
– Даже вообразить сложно. – Я искренне недоумевала. – Мужчина три месяца не хочет? Такое бывает?
– Бывает. Если не следить за весом и здоровьем, – хмыкнула Анечка. – Вадим, конечно, отрицает, что это взаимосвязанные вещи, но я-то вижу… Он даже на третий этаж поднимается с одышкой. Какой уж тут секс?
– А ты пробовала говорить об этом?
– Минимум раз в неделю, – угрюмо заявила Анечка. – И про то, что иногда на стены лезть хочется. И про то, что я вообще-то детей хочу иметь, а при отсутствии секса завести ребенка затруднительно.
– И что?
– Беременность пока не предвидится, – отрезала она.
Мы обе помолчали: я – осмысливая сказанное, Анечка – пытаясь удержать слезы.
– Иногда мне кажется, что лень сродни алкоголизму, – сказала она наконец, промакивая глаза салфеткой. – Это болезнь, которая сильнее любви.
– Но если тебе в браке не хватает только секса, то, может, добирать это на стороне? – неуверенно предложила я. – Понимаю, что не лучший выход, но…
– Исключено. – Губы Анечки приняли форму скептичной скобки. – Вадим никогда не примет такой расклад. А обманывать его я не смогу. Мне проще сразу уйти.
– Ты уже думала об этом?
– Да, но…
Она подняла голову, и мы посмотрели друг другу в глаза. Непроизнесенное слово «развод» висело над нашими головами словно колокол, который ни одна из нас не решается потревожить.
– Ради этого разрушать все остальное? Тот мир, который мы строили пять лет?
Я знала, о чем она говорит. Этот маленький мир был невыносимо уютным – как постель в тот момент, когда звонит будильник, требуя ее покинуть. В нем было столько хороших привычных вещей, что их перечисление заняло не меньше пятнадцати минут. Они проплывали передо мной как набор картинок, заботливо вывешенных в длинном коридоре. Горячий ужин, который всегда ждет Анечку с ее поздней работы: Вадим виртуозно готовит. Теплое плечо, в которое так приятно уткнуться после рабочего дня. Массаж пяток перед сном, превращенный в веселый ритуал. Экскурсии по ночной Москве, которые Вадим устраивал для нее в первый год знакомства. Душистые вечера в Сочи, полные нежности.
– Он с самого начала меня поддерживал, как никто до этого. Даже когда мы были просто друзьями. Я долго не могла найти работу в Москве, а он давал деньги и отказывался брать обратно. А когда у меня истерики из-за диссертации были, успокаивал, гладил по голове, конфеты таскал коробками, чтобы хоть как-то подсластить жизнь. – Анечка от волнения заговорила шепотом. – И, знаешь, у нас с ним иногда бывают такие хорошие дни, когда все мои претензии мне самой кажутся следствием ПМС. Может, я и правда зациклилась на пустой половине стакана, вместо того, чтобы смотреть на полную?
Я понимала ее очень хорошо – лучше, чем саму себя. Байка о стакане, который может быть одновременно и наполовину пустым, и наполовину полным (все зависит от того, как оценивать), мне самой всегда приходила на ум, когда на язык ползли жалобы.
– Я боюсь того, что если сейчас поддамся порыву и разведусь, то потом горько пожалею, – призналась Анечка.
Для страха были основания. Ее собственная матушка, вузовская дама с реализованными амбициями, ушла от мужа, когда ребенку было три года. Как она позже объясняла своей дочери – ушла с надеждой, что тот поедет за ней и уговорит вернуться. Но Анечкин отец рассудил иначе и не погнался за ушедшей благоверной. С тех пор они не виделись, а мать Анечки всю жизнь сожалела о своем решении. Другой мужчина, который мог бы заменить бывшего мужа, ей так и не встретился. Все случавшиеся романы были не слишком долгими и недостаточно серьезными, чтобы претендовать на постоянство. Анечкина матушка моталась из общежития в общежитие, перетаскивая с собой библиотеку юридической литературы, черноглазого ребенка и тяжелое, как весь остальной скарб, чувство вины.
– А не пожалею ли я? – вопрос, который как мигрень: сколько ни успокаивай ее лекарствами, возвращается каждый раз, когда грядут трудные решения.
Отпускать любимого человека к другой женщине – больно и трудно. Но стократ труднее самой уходить от любимого человека, когда тебя никто не гонит… Никто, кроме странной назревшей потребности «иного».
Я очень хорошо понимала Анечку и именно поэтому ничего не могла сказать ей в утешение. Могла только угостить ее остатками своего горячего шоколада. Что я и сделала.
Инопланетянка приехала ко мне домой – у нее не было денег на кафе, как обычно. Она вошла, стряхивая снежинки с огромного помпона своей смешной вязаной шапки.
– Боже, какая еще женщина под тридцать носит шапки с клоунским помпоном? – Я встретила ее укоризненной миной. – Ты же полгода назад вроде бы собиралась менять стиль?
– Да, и даже купила одну облегающую водолазку. – Она улыбнулась мне навстречу, одновременно протягивая руки для объятий.
Я крепко обняла хрупкую маленькую фигурку в допотопном черном пуховичке, замотанную ярким шарфом.
– Боюсь, ты неисправима!
– Не поверишь, но я тоже этого боюсь. – Она покачала головой, разматывая шарф.
Каштановые неровно постриженные волосы лохматились из-под шапки, и отдельные тонкие пряди перечеркивали скулы и лоб, оставляя открытыми маленькие, чуть заостренные уши. Глядя на эти ушки, я испытала прилив нежности.
– Как дела, как что? – спросила я ее, когда мы уселись на полу, друг напротив друга, с чашками чая, сдобренного сливками.
– Дела как что, – протянула она распевно, передразнивая меня. – Как черти что, если быть точнее.
Когда-то давно, в пору ангельской юности и увлечения нетрадиционной медициной, я ходила на популярный тренинг по самооздоровлению. Тренер – улыбчивый мужчина с телом каратиста на первом же занятии рассказал про закон «подобное к подобному» и пояснил, что даже одинаковые болезни служат почвой для взаимного подсознательного притяжения людей друг к другу. А для примера тренер попросил в зале поднять руки тех, кто страдает заболеваниями желудка, кишечника и системы пищеварения. Обнаружилось, что все эти люди сосредоточены примерно в одном краю помещения. Потом попросили обозначиться тех, кто мучается с почками. И опять – большая часть рук поднялась где-то рядом.
Но даже если бы те примеры не поубавили в моем сознании скептицизма, встреча с Инопланетянкой нанесла бы ему непоправимый урон. Две семейные драмы, наслоившиеся на мою собственную, – это было уже чересчур для простого совпадения.
