– Это «Ромео и Джульетта», – с легким раздражением объяснил он. – Последняя реплика Ромео. Потом этот дурак несчастный убивает себя.
Вейн сидел перед столом в гримерной и курил. Он был в гриме; на нем была тонкая рубашка с рюшами и узкие лосины. Его довольно длинные волосы были тщательно уложены: таков был голливудский стиль для романтических героев восемнадцатого века. Он снял сапоги, которые были сшиты для Рональда Колмана, у которого, очевидно, был меньший размер обуви, и Вейну они ужасно жали. Куртки, рубашки и брюки можно было переделать в костюмерном цехе за один день, но когда дело касалось шляп и обуви, приходилось брать, что есть. Вейн отложил открытку и со вздохом стал массировать себе ноги.
– Боже, как я ненавижу ждать, – сказал он.
– Ну, платят-то одинаково, играешь ты или ждешь. Почему бы не взять вязание, чтобы скоротать время? – сказал находившийся с ним рядом мужчина. Он взял пару воображаемых спиц и начал ритмично двигать руками. Увидев, что Вейн не смеется, он покачал головой. – Чувство жалости к себе не поможет, приятель.
– В самом деле? Помимо выпивки, это сейчас единственное мое утешение.
– Предполагается, что здесь люди не должны испытывать такого чувства. Это против правил, все равно что гулять по ночам по Беверли-Хиллз. «Ты должен каждый день вставать с улыбкой», – передразнил он Джимми Дюранта так ловко, что сам Джимми был бы поражен, но это ничуть не тронуло Вейна, потому что тот никогда даже не слышал о нем.
У Рэнди Брукса была необыкновенная способность использовать каждую черточку своего лица для большей выразительности. В этом не было ничего удивительного: ведь он был одним из самых знаменитых комиков в мире. Развалившийся в складном парусиновом кресле, что стояло напротив Вейна, он был одет по местной моде: белые брюки, пестрая гавайская рубашка, солнечные очки и мексиканские сандалеты. Но несмотря на одежду, в нем было что-то такое, что выдавало в нем не калифорнийца, хотя такие были не редкость в Голливуде: быстрая речь уличного мальчишки из большого города, бледная, веснушчатая кожа, которая на солнце становилась розовой вместо того, чтобы покрываться загаром.
Брукс не был красавцем по голливудским стандартам героев-любовников – его черты лица были слишком резкими и угловатыми, а ярко-рыжие вьющиеся волосы придавали ему вид клоуна, даже когда он старался быть серьезным – но в нем была мальчишеская живость, благодаря которой он выглядел моложе своих лет. Ему, как и Вейну, было уже за тридцать. Но в отличие от Вейна его имя было лишь одним из десятков других имен в списке звезд Голливуда.
– Слушай, я же стараюсь тебя развеселить. Я хочу сказать, что на сегодня я свою работу закончил. Я мог бы спокойно сидеть дома у своего бассейна и читать о себе статью в «Лайфе».
– Мне не нужно, чтобы меня веселили, – мрачно произнес Вейн. – Я не могу себе представить, чтобы жизнь могла быть хуже этой. Работа обещала хороший заработок, но все пошло прахом.
– Ты связался с Марти Куиком, а он тебя наколол, – спокойно заметил Брукс. – Прости за грубое выражение, – быстро добавил он. Брукс редко произносил грубые слова и всегда извинялся, если ему случалось это делать, вероятно, поэтому у него было много поклонников среди детей. – Добро пожаловать в наш клуб. Но это же не конец света, черт возьми.
– Благодарю, – сказал Вейн с мрачной иронией, смысл которой явно не дошел до Брукса. – Я прекрасно понимаю, что я – не первая жертва Куика. Я так же понимаю, что у Фелисии нервный срыв, и она уже четыре недели находится в руках известного медицинского светилы, услуги которого мне оплатить не по карману. Не говоря уже о том, что Гитлер в любой момент может напасть на Англию, а я сижу здесь, не поднимая задницу со стула, и жду, пока этот осел-режиссер примет какое-нибудь решение. Мне надо быть дома, надеть форму и идти воевать. А этот чертов врач лишь твердит, что состояние Фелисии «улучшается». Как я должен его понимать?
– Ты должен понять, что ей пришлось очень нелегко, Робби, – сказал Брукс, тщательно подбирая слова. – Полное выздоровление может потребовать больше времени, чем ты думаешь.
– Нам обоим пришлось нелегко, – возразил Вейн. Он достал из золотого портсигара еще одну сигарету, постучал ею по крышке, закурил и, сделав затяжку, выпустил кольцо дыма.
Все, кто видели ранние фильмы Вейна с лихими романтическими героями, в которых он снимался в Англии в тридцатые годы, сразу узнали бы этот жест. Вейн сделал его чем-то вроде своей визитной карточки, вместе с мягкой шляпой, которую он носил щегольски сдвинутой на бок, и двубортным пальто из верблюжьей шерсти, наброшенным на плечи.
– А ты знаешь, – печально спросил он Брукса, – что в Англии действительно выпустили сигареты, названные моим именем? Нет, вполне серьезно! «Вейнс»! А реклама звучала так: «В каждом дюйме – великолепное ощущение!» – Он грустно усмехнулся. – Лисия всегда говорила, что не каждому мужчине удалось бы соответствовать такой рекламе. Не могу понять, как она находит двойной смысл там, где другие его не видят! Боже, после того, как она это сказала, я чуть не сошел с ума! Я представил себе этот дурацкий плакат с моим портретом на автобусах, в метро, на стенах домов и заборах по всей стране! Мне стало казаться, что все женское население Англии смеется надо мной.
На лице Брукса появилось завистливое выражение. Он сам был звездой первой величины, но он никогда не был секс-символом.
– Ты должен видеть в этом положительный момент, Робби, – сказал он. – Многие женщины наверняка хотели бы убедиться, так ли это на самом деле!
– Думаю, что да, – задумчиво произнес Вейн. – Я никогда об этом не задумывался. После разрыва с Пенелопой, моей женой, и до встречи с Лисией я пользовался большим успехом у женщин… пожалуй, даже слишком большим.
– Я бы сказал, что и сейчас ничего не изменилось.
Вейн мрачно кивнул и провел рукой по лицу, как будто воспоминания утомили его.
– Боже мой, Рэнди, – простонал он, – дело в том, что там я был звездой! В Англии каждый знал, кто я такой. А здесь я просто еще один английский актер. И никому до меня нет дела!
– Перестань! У тебя был такой успех в последнем фильме. И у Фелисии тоже. – Брукс тактично не стал напоминать, что у Фелисии он был гораздо больше.
Вейн криво усмехнулся.
– Какая ирония судьбы, верно? Еще год назад казалось, что у нас было все. Я хочу сказать, кто бы мог подумать, что Лисия сыграет самую знаменитую в истории красавицу Юга и с первого раза получит «Оскара»? – Эта мысль на минуту приободрила его. – Она показала всем в этом проклятом городе! «Оскар» достался ей, но я тоже выдвигался на премию – и получил бы ее, если бы не этот мистер Гарри – чертов – Купер! Мы купались в деньгах и были счастливы как птицы…
