— Делать что?
— Умолять вернуться в дом. Это жалко и раздражает. Напиши своим чертовым друзьям.
— Я не умоляю. Я спрашиваю.
Его глаза отрываются от экрана телефона, обводя мое тело вверх и вниз пренебрежительным взглядом.
— Это мольба — я знаю, в чем разница, и ты ведешь себя надоедливо.
Черт. Тот факт, что он использовал слово «надоедливо»?
Что-то вроде огромного возбуждения.
— Я думала, что решительность — это замечательное качество. — Мой голос звучит жалко, даже для моих собственных ушей. — Конечно, ты лучше всех можешь это оценить.
— Только когда используется в нужных обстоятельствах, — ворчит он после долгой паузы. — Как, скажем, более теплые обстоятельства.
— Если… — я роюсь в своем мозгу в поисках чего-нибудь разумного, что можно было бы сказать, чтобы обрести равную позицию, но заканчиваю словами: — если ты не впустишь меня обратно, я вызову полицию.
Почему я не могу просто держать рот на замке?
— Будь любезна, вызови полицию. — Он делает громкий глоток пива, которое держит в руке. — Скажи им, что тебя послал Роуди Уэйд.
— Ты невозможен.
— Поверь мне, куколка, меня называли и похуже.
— О боже, не называй меня куколкой.
— Как же мне тогда тебя называть? Я знаю, что тебе не нравится членоблокатор в качестве обращения.
Я топаю ногой в отчаянии.
— Почему ты такой упрямый?
— Это я упрямый? Ладно. — Он бормочет себе под нос «Боже правый», как будто это клятва, яркий свет от телефона освещает его заостренные черты.
Я отступаю.
— Мне очень жаль. Я просто… — Я чувствую себя беспомощной здесь, на крыльце. — Эта ночь идет совсем не так, как я планировала. Я не была на вечеринке целую вечность, и я просто хотела повеселиться сегодня вечером, вот и все.
— Держу пари… — медленно произнес он, — когда ты училась в старшей школе, то была одной из тех девушек, которые поднимали руку во время урока, чтобы попросить у учителя дополнительную оценку.
— Ну и что? — выскользнуло у меня, и я застонала, одновременно прижимая ладонь к лицу.
— Ну и что? Эти девушки никому не нравились.
Мой подбородок поднимается выше.
— Держу пари, что ты был одним из тех спортсменов, которые с трудом сдают экзамены и обманывают таких девушек, как я.
Он широко раскидывает руки. Злорадно ухмыляется, все его лицо светится.
— И все же я здесь с полной поездкой в колледж. Вот такой расклад.
Смирившись, я прислоняюсь к стене дома, ткань куртки цепляется за деревянную обшивку.
— И что мне делать, пока не выйдут мои друзья?
Клянусь, он мне подмигивает.
— Опять же, это не моя проблема.
— Ты только что подмигнул мне?
Он потирает лицо костяшками пальцев левой руки.
— Нет. У меня, очевидно, пыль в глазу.
Моя голова ударяется о дом, когда я отклоняю ее, чтобы рассмеяться.
— Лгун.
— Пыльца?
Мы смотрим друг на друга, пока он тихо не спрашивает:
— Хочешь, я провожу тебя домой?
Он такой очевидный.
— Таким образом, ты сможешь вытащить меня отсюда быстрее?
Он смеется про себя, моя грудь сжимается.
— Пожалуй.
— Ты в два раза больше меня — я ни за что не позволю тебе проводить меня домой в темноте.
Я не вчера родилась, и моя мать не вырастила дуру. Не важно, насколько симпатичный этот парень.
— Могу я указать на забавный факт?
— Могу я тебя остановить?
— Очень мило, но нет. — Он делает большой глоток пива. — Твои друзья без труда проигнорировали тот факт, что ты исчезла, когда я тебя вытащил.
— Ты действительно думаешь, что эти придурки внутри сказали им, что меня выгоняют? Нет. Они пребывают в блаженном неведении.
Ещё один глоток пива.
— Они, наверное, думают, что я трахаю тебя.
Иисус. Очень прямолинейно.
Мои щеки пылают.
— Не льсти себе. Они знают меня лучше, чем это.
— Значит, ты ханжа?
Я щурюсь, игнорируя его.
— Напомни мне еще раз, почему я последовал за тобой сюда?
Ответ: потому что любопытство убило кошку, Скарлетт. Ты вышла вслед за симпатичным незнакомцем в темноту и смотри, куда он тебя завел — на крыльцо, на пронизывающий холод.
— Не кори себя за это — любая из этих девушек тоже последовала бы за мной сюда.
О боже, он ещё и скромный?
— И почему ты так думаешь?
Пожимает широкими плечами, и, черт возьми, он, должно быть, отмораживает свою задницу.
— Капитан бейсбольной команды. Чертовски красивый. Чертовски забавный.
— Я не… Вау. Я даже не знаю, как на это реагировать.
Он одаривает меня натянутой улыбкой.
— Это слишком много, чтобы принять все сразу?
С этим не поспоришь.
— Это точно, — соглашаюсь я со смехом.
— Можно тебя кое о чем спросить? — Он смотрит на меня сверху вниз. — Почему ты одета так, будто отправляешься в Антарктиду?
Я сжимаю губы вместе. Разделяю их.
— К твоему сведению, умник, я была больна. У меня была простуда, так что я должна была сделать, забинтоваться на домашнюю вечеринку? Нет, спасибо, я пытаюсь поправиться до каникул.
Он поднимает свои медвежьи лапы.
— Эй, никаких суждений — я могу сказать, что ты действительно разумная девушка. Все, что я хочу сказать, это то, что ты носишь свитер, который мог бы стать паркой, и ты также носишь парку.
На этот раз я не могу сдержать смех, который срывается с моих губ.
— А что, тебе холодно? Потому что мне тепло и уютно.
Я широко улыбаюсь ему, чтобы ткнуть в тот факт, что мне тепло, а ему нет.
— Ты просто засранка, — фыркает он. — Я в порядке, не благодаря тебе, но я буду жить.
— Вот что я тебе скажу: давай зайдем внутрь и возьмем что-нибудь теплое, может, куртку? — Я мило улыбаюсь, хлопая ресницами. — Обещаю, что я не исчезну в толпе.
Его губы дергаются.
— Я думаю, что рискну против надвигающейся гипотермии. Я все еще смогу иметь детей, если мои яйца не отмерзнут.
Он стучит по освещенному экрану своего телефона.
— Ты вмешивалась, — рассеянно спрашивает он, — потому что тебя так беспокоило, что с твоими друзьями флиртовали, а с тобой нет?
— Это то, что ты думаешь?
Он пожимает плечами.
— Никаких суждений.
У меня отвисает челюсть, и я захлопываю ее, прежде чем он поднимает взгляд.
— Я не была членоблокатором для моих друзей, потому что я, якобы, ревную.
— Так ты признаешь, что была членоблокатром.
Если бы он не был таким чертовски милым, я бы сейчас пришла в ярость.
— Ты же знаешь, что я не это имела в виду.
— Значит, ты злишься, потому что совершенно трезвая?
— Я не совсем трезвая.
— Так ты пьяна?
— Нет, конечно, нет.
Я откидываю свой конский хвост.
— Ты пила пиво? — Он настроен скептически. — Сколько их было?
— Хм… — Ни одного с половиной. Я использую большой и указательный пальцы, чтобы указать сумму. — Примерно столько?
— Да, именно так я и думал. — Я вижу, как он прячет улыбку за ярким светом своего телефона. — Ты совершенно трезвая.
— Я оправляюсь от простуды.
Я притворяюсь, что кашляю.
С этими совершенно белыми, ровными зубами он снова улыбается мне, и я не могу этого вынести. Тьфу. Он так красив и с каждой минутой становится все симпатичнее, черт бы побрал его и его магнетизм.
Слушайте, я не совсем брежу; я отдаю должное парню за то, что он не полный придурок. От одного до десяти по шкале засранцев? Шесть — и это только потому, что он меня выгнал.
— Я далек от того, чтобы указывать на очевидное, но держу пари, что ты не была бы так взволнована, если бы в тебе было несколько капель алкоголя. Может быть, здесь нам обоим было бы приятнее, а?
— Так говорили твои друзья, и ты знаешь мое мнение о них.
— Ты немного чопорная. — Он прищуривается, прикрывая глаза от света, падающего на крыльцо. — Разве тебе никто не говорил об этом раньше?
— Ты ничего обо мне не знаешь. — Я протягиваю руку за красным пластиковым стаканчиком, который оставила несколько минут назад, чтобы хоть чем-то занять руки. — С чего ты взял, что я чопорная? На чем основана эта столь точная оценка?
