— Давай посчитаем, — напевает он, ставя бутылку пива на ступеньку и постукивая пальцами правой руки по левой, считая. — Во-первых, я нахожусь на этом крыльце, когда мог бы веселиться, потому что ты не прекратишь блокировать член. Во-вторых, ты носишь гребаный медвежий коврик на вечеринку. В-третьих, ты пьешь воду. В-четвертых, ты призналась, что просила дополнительный кредит в средней школе. В-пятых, ты не перестаешь спорить.
Улыбка, дразнящая мои губы, не могла быть более удрученной.
Ублюдок поднимает руку, шевеля пятью большими пальцами.
— Все признаки указывают на скованность.
— Ладно. Я даже не могу злиться, потому что все это было очень точно. — Я поднимаю палец. — Но, во-первых, твои приятели не дали мне шанса искупить свою вину, прежде чем послать за мной своего приспешника.
— А во-вторых? — Нахальный осел прислоняется головой к столбу, пригвождая меня к полу ленивой улыбкой.
Я стараюсь не смотреть на огромные руки, скрещенные на его твердой груди.
— Во-вторых, твои друзья были убогими и совсем не смешными. Им повезло, что они спортсмены, потому что в противном случае они, вероятно, никогда не трахались бы.
Это заставляет его смеяться.
— Я очень сомневаюсь в этом.
— Их разговор, — продолжаю я разглагольствовать, — наскучил бы мне до слез. Умопомрачительно тупой и лишенный воображения. — Я делаю паузу. — Ты можешь себе представить, как они будут выглядеть в…
Я крепко сжимаю губы.
Он наклоняется и ждет. Дразнит меня. Побуждая меня закончить фразу.
— Ты можешь себе представить, как они будут выглядеть в… — Он делает паузу, затем пытается снова. — В… — Он разворачивает свое гигантское тело на ступеньках, поднимаясь во весь рост. Отряхивает джинсы, как будто они покрыты пылью. — Продолжай. Скажи это.
— Может, ты прекратишь это? Я не поведусь.
— Я просто хотел услышать, как ты скажешь «постели». Черт, мне должно быть очень скучно, если я хочу играть в словесные ассоциативные игры. Иисус. Я прекрасно сам могу заполнить пробелы, не подгонять тебя. Я уже большой мальчик.
Он уже большой мальчик.
Очень большой. И впервые с тех пор, как вышла на это крыльцо, я действительно думаю о нем. Откуда он? Пересекались ли мы когда-нибудь в кампусе? На чем он специализируется?
Теперь он возвышается надо мной на добрых семь дюймов, упираясь бедрами в белые перила бейсбольного дома. Каштановые волосы коротко подстрижены. Загорелая кожа, несомненно, от постоянного пребывания на свежем воздухе, возможно, на тренировочном поле. Красиво вылепленные губы, которые должны быть постоянно прижаты к чьему-то рту, такие пухлые и четкие.
Его руки.
«Кто этот парень?»
Мои глаза останавливаются на этих руках, изучают его широкие плечи и мускулистые дельтовидные мышцы, подчеркнутые тонкой футболкой. Выпуклость его бицепсов и грудных мышц. Кончики его сосков затвердели от холода.
Если у него и возникли проблемы, когда я пялилась на него, он не стал упоминать об этом или обличать меня, а вместо этого быстро оценил меня, хотя, по общему признанию, ему особо не на что смотреть, так как пуховая куртка скрывает большую часть моего тела.
Коричневые полусапожки. Черные легинсы. Толстый свитер и пальто, покрывающее все это.
Его зеленые глаза мерцают там, где расположены мои груди, останавливаясь, прежде чем переместиться к моему лицу и «коснуться» моих губ, носа и волос. Мои длинные темные волосы стянуты сзади в консервативный, практичный конский хвост, почти на макушке, более функциональный для сегодняшнего вечера, чем привлекательный.
Можно предположить — скучно.
Мои щеки пылают, когда он смотрит на меня сверху вниз. Я чувствую, что моя грудь тоже покрывается пятнами, хотя он не мог этого видеть.
Тем не менее…
Я улыбаюсь.
Роуди
«Господи Иисусе, да у нее чертова ямочка на щеке».
У меня слабость к ним.
Она бросает мне робкую улыбку, припарковав задницу на крыльце, прислонившись спиной к деревянной обшивке дома. По тому, как она наклоняет голову и смотрит в пол, видно, что она краснеет, и мягкое сияние двух полуразвалившихся ламп освещает ее макушку.
Фонари на крыльце сломаны и заржавели, нуждаясь в замене своих ламп — одна мерцает, другая вот-вот сгорит. Это делает все место похожим на чертов карнавальный дом развлечений, бросая странный свет на гладкую, бледную кожу девушки.
И ее хорошенькую ямочку.
«Перестань пялиться на неё, придурок».
Я бросил взгляд на ее наряд, изо всех сил стараясь рассмотреть ее в тусклом свете. Должно быть, она вспотела в доме. Я внимательно посмотрел на нее, прежде чем уговорить следовать за мной, но все еще изучаю ее, как будто вижу впервые.
Оба ее сапога подвернуты, и она сидит, скрестив ноги, на земле. Выдувает разочарованный поток воздуха, который превращается во вздымающийся поток пара.
— Итак. — Она обхватывает колени руками с пышными рукавами и крепко их обнимает. Дрожит. — И что теперь?
Ее чопорный хвостик весело подпрыгивает, когда она наклоняет голову, чтобы посмотреть на меня.
— Теперь я нянчусь с тобой.
— Прекрасно. Мы можем подружиться.
Я кладу свое большое тело на перила, легонько встряхивая его, чтобы убедиться, что оно крепкое, прежде чем опираться на него всем своим весом. Оно прочное и безопасное, и будет очень некомфортно, если мне придется стоять здесь всю ночь.
Девушка поднимает на меня искусно изогнутые брови. Они кажутся черными в этом свете.
— Ты раньше с кем-нибудь нянчился?
— Ни с кем, кого бы мне не удалось оставить в живых, — шучу я. — С несколькими кузенами, за которыми мои родители заставляли меня присматривать, несколько раз. Ни разу не кормил их, но иногда выбрасывал собачью кость, чтобы они не проголодались.
Она улыбается, и на ее гладкой правой щеке появляется ямочка.
— Это то, что ты запланировал для меня?
Я поднимаю пустые руки.
— У меня только что закончились закуски «Скуби». Думаю, нам обоим придется голодать.
— Извини, что тебе приходится торчать здесь.
— Неужели? — В моем голосе звучит надежда. — Никто не заставляет тебя сидеть здесь.
Ее легкий смех звучит тихо.
— Ладно. Наверное, мне не настолько жаль. — Она прикусывает нижнюю губу. — Я бы солгала, если бы сказала, что мне совсем не нравится твой дискомфорт.
— Ну, спасибо.
— Между прочим, никто ещё мне не написал.
Удивительно.
— Твои друзья не ответили тебе?
— Нет, — она вытягивает букву «е», как и я раньше. — Пока нет, но я уверена, что напишут.
— Хорошие друзья, — бормочу я достаточно громко, чтобы она услышала.
— На самом деле это так, — возражает она. — Сделай им скидку. Они просто рады быть здесь.
Они позволили ей следовать за незнакомым парнем наружу, и она хочет, чтобы я снисходительно к ним отнесся? Ну, хорошо…
— Они просто друзья или соседи по комнате?
— Просто друзья, из общежития первокурсников.
— Мммм. — Я не указываю на тот факт, что только охотницы за бутсами оставили бы свою подругу за шанс поймать какой-нибудь бейсбольный член. — Какова вероятность, что они прервут вечер и придут искать тебя?
— По шкале от одного до десяти?
— Конечно.
— Два? — Ее смех дается легко.
— Это ужасные шансы.
— Думаешь, я этого не знаю? — она вздыхает негромко, но тяжело. Пораженно. — Я не собираюсь винить их за то, что они остались внутри. А ты бы хотел? Это не стоит того, чтобы злиться, так что…
— Ты же не думаешь, что они сделают неправильный выбор, если ты не будешь их охранять?
— О, я точно знаю, что они сделают неправильный выбор.
Она снова смеется, мягко, издавая легкий жужжащий звук, когда я запрокидываю голову и тоже смеюсь, холодная погода мучает мое тело сильнее, чем обычно. Мои руки и грудь покрыты гусиной кожей, а соски могут резать стекло.
Тот простой факт, что ее подруги не вышли на улицу, чтобы проверить эту цыпочку, говорит об их характере, но это не то, что я собираюсь озвучить вслух, если она хочет закрыть на это глаза. Это не мое дело, и эта девушка, сидящая напротив меня, сегодня получила достаточно ударов, чтобы я указывал, насколько дерьмовыми на самом деле являются ее друзья.
