Извини, но ты кажешься достаточно взрослым для того, кто должен во всем слушаться своего отца…
Она права — так и есть, но я не бунтарь по натуре, поэтому, должно быть, и позволяю ему собой управлять. И потому говорю:
Да, но подчас легче уступать, чем усугублять конфликт…
Это не про меня! — взмахивает рукой Мелисса. — Я всегда готова к конфликту…
Я так и понял. — Мы улыбаемся друг другу и какое-то время молчим, а потом она говорит, словно продолжая прерванный разговор, возможно тот самый, что она вела все это время в своей голове:
Мама так хотела этого ребенка… так радовалась ему, — тяжелый полувздох. — После меня она долго не могла родить снова, а потом, пять лет назад, появился Ёнас, и она была так счастлива… Как никогда прежде, мне кажется! — она замолкает, блуждая, как я понимаю, в лабиринтах собственных воспоминаний. — И вот теперь они убьют этого нового малыша… Как я скажу ей об этом, когда она очнется?!
Она может еще долго, очень долго не прийти в себя, — произношу я тихо. Хочу добавить, что она может и вовсе никогда не очнуться, но не решаюсь.
Из глаз Мелиссы снова брызгают слезы, и мне становиться неловко рядом с этой девочкой-подростком, которая во многом кажется мне более зрелой, чем я сам. Похоже, у них с матерью были очень близкие отношения — недостижимый идеал для меня!
Да, я это понимаю… наверное, — вздыхает она, утирая слезы бумажной салфеткой. — Просто не знаю, как буду справляться без нее… Ёнас еще совсем маленький, как я скажу ему о маме?..
Ваш отец…
Наш отец мало интересуется бытовыми вопросами, — обрывает меня Мелисса. — Он приносит деньги и на этом все… — она смущенно хмыкает. — Сама не знаю, зачем тебе все это рассказываю. Я даже не знаю, кто ты такой…
Говорить с незнакомцами легче всего! — отзываюсь на это я. — Не стесняйся, можешь говорить все, что захочешь.
Так кто ты все-таки? — решает докопаться она до истины. — Ты был с отцом и тем доктором, когда я устроила тут сцену… Но сам ты не доктор, не так ли?
Нет, но, возможно, скоро им стану…
Правда?! Так ты что-то вроде помощника у того доктора?
«Того доктора» зовут Людвиг Хоффманн, — меня забавляет мысль о практике в этой больнице — подобное вывело бы отца из себя, — но, нет, я не его помощник. Меня зовут Марк Штальбергер, и я просто случайный свидетель произошедшего сегодня на дороге…
Случайный свидетель? — снова хмыкает девочка. — Почему тогда ты здесь?
Хотел узнать все ли в порядке с твоей мамой…
Мелисса искоса наблюдает за мной, чувствую ее заинтересованный взгляд, но продолжаю делать вид, что все мной сказанное в порядке вещей. Не стоит и заморачиваться…
И что, убедился? — язвительно осведомляется она.
Думаю, да, — не поддаюсь на ее провокацию. — Персонал сделал все от них зависящее…
Молчание между нами не такое напряженное, как это было с ее отцом — мы просто молчим, словно давние друзья.
А я ее так и не видела… и боюсь увидеть, — говорит она вдруг, сцепляя руки в замок. — Скажи, кто был виноват там на дороге? Ты ведь все видел, — с напором. — Расскажи мне.
По чести сказать, я не знаю, что ей ответить: в душе я и сам считаю Вебера виновником аварии, да по сути так оно и есть, но эта девчушка и так обвиняет отца в случившемся и усугублять ее негативные чувства к нему мне вовсе не хочется.
Я так и знала, — верно истолковывает она мое молчание. — Я так и знала, что он во всем виноват! Он ведь… он ведь… — я вижу, что она снова сглатывает готовые вырваться наружу слова. — А, впрочем, не важно. Прощай, Марк, спасибо, что посидел со мной! Или наоборот…
Она еще раз улыбается сухой, болезненной полуулыбкой и быстро уходит по коридору. Во второй раз…
Теперь уж, действительно, стоило бы встать и уйти… перестать валят дурака, как я сам охарактеризовываю свои действия, но идти никуда не хочется… В который раз за последнее время ловлю себя на мысли о том, что до жути хочется сбежать, сбежать от Вероники с ее свадебными притязаниями, от родителей с планами на мой счет и даже от своей предстоящей работы в больнице! От всего.
…Это неправильно. Трусливо. Безумно? Скорее всего.
И если уж говорить о бегстве, то в первую очередь стоило бы сбежать из этого полупустого коридора, от которого у меня уже начинается клаустрофобия, и просто выспаться… Бессонные ночи — не лучшие советчики, а я к тому же еще и выпил… Немного, но достаточно для того, чтобы… примчаться в эту больницу и интересоваться судьбой незнакомой женщины! Я зло посмеиваюсь над собой и быстро встаю со стула с явным намерением наконец-то- уйти, но — похоже у Бога свои планы на мой счет! — дверь палаты приоткрывается и в проеме показывается бледное лицо Маттиаса Вебера. Меньше всего мне хочется снова его видеть…
Вы еще здесь? — говорит тот тихо, словно ветер шелестит в траве.
Да, — столь же шелестящим эхом отзываюсь я, и мы оба снова замолкаем.
Молчать с Мелиссой было приятно — молчание с ее отцом наводит на меня тоску.
Не знаю, что делать, — следует тяжелый вздох. — Жена в коме, а этот ребенок еще жив… Что бы вы сделали на моем месте?
Он, действительно, спрашивает меня об этом?! — с трудом сдерживаю удивление, готовое проступить на моем уставшем лице гримасой отвращения.
Мне трудно судить, — начинаю я осторожно, — это только ваше решение… Но, возможно…,- тут я ощущаю прилив смелости. — Но, возможно, вам стоило бы попробовать побороться за вашего ребенка… Возможно, не просто так эта жизнь сохранена ему, тем более, я правильно понимаю, ваша жена хотела родить его…
Вебер выглядит жалко, и только это его по-детски потерянное выражение лица и делает меня таким дерзким. Дерзким? О, безусловно! Иначе бы я разве посмел давать советы кому-то настолько более зрелому да и просто незнакомому для меня человеку да и еще и по такому щекотливому вопросу… Впрочем зрелому ли?!
Да, я понимаю, решать, конечно, мне, — стонет мой собеседник, взмахивая руками, как марионетка в детском театре. — И, да, Ханна хотела этого ребенка…
Это утверждение произносится таким замогильным голосом, что я почти готов услышать звон похоронного колокола в виде аккомпанемента… Сам я никогда по-настоящему не задумывался о детях — у меня просто не было для этого времени — и теперь не считаю себя в праве рассуждать на такие далекие от моего жизненного опыта темы, но слова Мелиссы о желании матери родить этого третьего ребенка наполняют меня неизведанным доныне энтузиазмом.
Так сделайте ей приятное! — громче необходимого восклицаю я. — Представьте лишь на секунду, как она очнется и узнает о том, как вы спасли ее малыша… то есть вашего малыша, — поправляюсь я скоро, — думаю, она оценит этот ваш жест и простит…
