Я толкаю дверь коттеджа, и мне в лицо ударяет гнилостный запах. Когда Мозес направляет свет внутрь, мы видим трупы крысы и кролика, разложившиеся и почти неузнаваемые, их внутренности вываливаются наружу.
Поскольку Авроры там нет, я жестом приказываю Мозесу следовать за мной за коттедж, туда, где произошло погребение.
Первое, что я замечаю, это черная тень, склонившаяся над могилой в земле. Увидев свет, он вскакивает и бежит в направлении леса.
— Следуй за ним! — я приказываю Мозесу.
Он бросается в бой, его ноги бегут за тенью.
Я включаю фонарик своего телефона и ускоряю шаг к могиле, над которой он примостился. Мое сверхчувственное чутье включается, и я знаю, я просто знаю, что что-то не так.
И действительно, зрелище, которое я вижу в яме, заставляет меня остановиться, моя грудь сжимается.
Аврора лежит на спине в могиле, ее ноги и руки свисают в неудобных позах.
Ее розовое платье сбилось на середине бедер, покрытое грязью и... кровью.
Это по всей ее одежде и полупрозрачной коже. Ее колени исцарапаны, ладони в крови, а губа разбита.
Ее глаза слишком плотно закрыты, будто она терпит боль.
Черт!
Блядь!
Если бы я знал, что она это провернет, я бы приказал охране постоянно следить за ней.
Оставив телефон на краю, я спрыгиваю в могилу и обхватываю ее голову руками. Грязь и засохшая кровь пачкают нежную кожу ее лица.
Тело Авроры дергается в моих объятиях, и она начинает царапаться, биться и отталкивать меня.
Трахните меня. Даже без сознания эта женщина обладает силой воина. Она может защитить себя, и она может сделать это так хорошо. Но это не мешает мне хотеть убрать всю боль, чтобы никто больше не осмеливался приближаться к ней.
Чтобы она больше не нуждалась в защите.
— Я... мне... ж-жаль... — бормочет она. — Т-так ж-жаль… Не... н-делай мне больно… Не...
— Никто больше не причинит тебе вреда, Аврора. Только не в мое гребаное дежурство.
Я провожу пальцем по порезу на ее губе. Тот факт, что она отмечена таким жестоким способом, меня не устраивает.
Меня не устраивает? Это еще мягко сказано. Ярость, пульсирующая во мне, подобна зверю, которого ничто не сдерживает.
Я хочу обрушить ад на мир, который заставил ее извиниться за то, чего она, блядь, не делала. Я хочу уничтожить людей, которые судили ее, не зная ее истории.
Ей было шестнадцать. Всего лишь чертовы шестнадцать, и все же она бросила единственную семью, которая у нее была, потому что верит в справедливость превыше всего остального.
Никому, и я имею в виду, никому, блядь, не позволено обращаться с ней так, будто она виновна в этом.
Мозес возвращается один, нахмурив брови.
— Я потерял его, сэр. Он... кажется, хорошо знает эту местность.
Я беру Аврору на руки, и она хнычет, губы ее дрожат. Должно быть, ей снится очередной кошмар. Именно тогда она наиболее уязвима, и ее стены рушатся одна за другой. Когда кошмары настигли ее, когда она спала в моих объятиях, она держалась за меня, ее ногти впивались в мою грудь, будто в поисках якоря, которого у нее никогда не было.
Тот факт, что она всю свою жизнь была одиночкой, так похож на меня. Разница лишь в том, что я использовал это, чтобы подняться, в то время как ей пришлось бежать. Ей приходилось страдать молча, в том числе и во время сна.
Достаточно скоро я заставлю все ее кошмары исчезнуть, даже если это будет последнее, что я сделаю.
— Позвони Харрису, — говорю я Мозесу. — Нам нужно организовать подпольную встречу.
Если ублюдок, который напал на нее сегодня — а я предполагаю, что это тот же человек, который ударил ее ножом одиннадцать лет назад, — думает, что сможет убежать от меня, он понятия не имеет, с кем он имеет дело.
Он может обмануть саму судьбу, но он никогда не сможет обмануть меня.
Я найду подонка, который сделал это с ней, и буду наслаждаться тем, что покончу с его жизнью как можно медленнее.
Аврора моя, и я принесу хаос в мир, защищая то, что, черт возьми, принадлежит мне.
Глава 6
Аврора
Мясистые пальцы обхватывают меня за талию и тащат по грязи. Черная, безжалостная грязь.
Теперь моя очередь.
Я умру сегодня.
Но... почему? Что я сделала?
Я пытаюсь бороться, извиваться, кричать, но ни один мускул в моем теле не двигается. Я заперта в собственной шкуре, откуда не доносится ни звука.
Пока меня тащат, моя голова ударяется о твердую землю.
Онздесь.
Не имеет значения, что я не могу его видеть. Я без сомнения знаю, что он вернулся за мной, и на этот раз он меня не отпустит. На этот раз со мной абсолютно покончено.
— Аврора...
Этот голос.
Мои мышцы расслабляются в грязи, когда он просачивается через мои уши. Это не папа. Это... чей-то другой голос.
Чей-то, о ком я не должна думать, но остаток моей энергии устремляется на поверхность, чтобы я могла узнать его.
В этом голосе что-то есть. Его присутствие и вся его аура.
Является ли он иллюзией?
Мои плечи трясутся.
— Аврора!
Я вздрагиваю, попадая в тиски бодрствования. Мои глаза резко открываются, и на мгновение я застываю. Я в этой могиле, и теперь меня похоронят заживо. Я буду…
Мои глаза встречаются со стальным взглядом, к которому я привыкла за последние пару месяцев. Его серый цвет сейчас более суров и не подлежит обсуждению, только, похоже, он направлен не на меня.
Джонатан запускает пальцы в мои волосы, откидывая их назад, и мне почти хочется замурлыкать, как котенку.
Я не в этой могиле. Я и близко не нахожусь к этому месту. После моей жизни нет черной тени.
Все... кончено.
Чувство облегчения накрывает меня успокаивающей волной, и я борюсь с желанием закрыть глаза и погрузиться в прикосновения Джонатана.
Оно успокаивающее и нежное, и я точно знаю, что нежность ему совсем не свойственна, так что я должна впитывать этот момент как можно больше.
Расслабляясь на знакомом матрасе своей кровати, я осматриваю остальную часть комнаты — мягкие занавески и большую лампу на прикроватном столике. Я стараюсь не думать о том факте, что он привел меня в мою комнату, а не в свою. В конце концов, ему нужно наказание, чтобы позволить мне войти туда.
— Ты в порядке? — спрашивает он своим деловым тоном.
Требуется все мое мужество, чтобы не насмехаться. Только Джонатан мог бы спросить, все ли с тобой в порядке, будучи авторитетным.
Все еще не обретя дар речи, я киваю.
— Ты не выглядишь, что ты в порядке.
Поглаживание прекращается, и я стону, прежде чем успеваю взять себя в руки.
Джонатан сидит на моей кровати, его большое тело нависает над моим маленьким, одновременно как утешение и угроза. Смешанные сигналы вызывают у меня резкую боль, но я не успеваю подумать об этом, когда он достает небольшую аптечку первой помощи с прикроватной тумбочки.
Он прикасается пальцем к моим губам, и я вздрагиваю, когда его кожа соприкасается с моим порезом.
— Я замазал царапины на твоем колене и ладонях. Я собирался нанести мазь на твою губу, когда ты проснешься.
Конечно же, на моих ладонях маленькие пластыри. Поскольку одеяло натянуто до шеи, я заглядываю под него. Первое, что я замечаю, наряду с пластырем на колене, это то, что я одета в ночнушку.
— Ты…ты меня переодел?
Мой голос немного хриплый, немного слабый, но это не то, чего я не ожидала.
— Кто еще мог? — выражение его лица остается неизменным, когда он наносит мазь на ватный тампон. — Нет ничего, чего бы я не видел раньше.
Я сжимаю губы, прежде чем начать спорить, что я была без сознания, и я ненавижу то, что не пришла в себя, чтобы смотреть, как он раздевал меня.
Черт. Со мной определенно что-то не так.
Джонатан смазывает мазью мою порезанную губу, и я морщусь от укола боли. И все же я остаюсь совершенно неподвижной, боясь, что любое нежелательное движение испортит этот момент.
