— Ты сегодня слишком болтлива. Не могла бы ты уже заткнуться, пока я не остановлюсь у твоего дома?
— О, у нас будет масса тем для разговоров, — парируя я, — впереди целый месяц. Могла бы, конечно, но так не хочется…
И я надуваю губы.
— Значит, Ленусик посадила тебя на крючок, даже толком не познакомившись с тобой? А я, на твой взгляд, слишком агрессивна?
Илья медленно выдыхает, закрывает на мгновение глаза и загружает свою фирменную лживую улыбку. Он искоса поглядывает, но не отрывает голову от движения. Он сильнее вдавливает ногу в педаль газа, стрелка на спидометре скользит по часовой стрелке. Меня это не остановит…
— У тебя что — плохой опыт с уверенными в себе женщинами? — Илья дергается как от удара. — У тебя был первый сексуальный опыт с женщиной постарше, которая ущемила твое мужское «я»? Или кто-то жаловался на размерчик или навыки? — И я в упор смотрю на его потемневшие глаза. Он злобно прищуривается и сжимает зубы. На скулах ходят желваки.
— Я ведь по-твоему женщина искушенная, многое повидала…
Не могу остановиться, жду апогея конфликта, хоть какие-то эмоции, отличные от нежности при упоминании имени «Лена».
— Не пори чушь! — взрывается Илья, хотя голос не повышает, а наоборот предупреждающе понижает.
Он похож на хищника, оскалившего зубы, готового в любую секунду напасть и разорвать в клочья. И это только подогревает! Сердце учащенно бьется, грудь часто вздымается. Увы, это я буду хищником…
— А что? Я не симпатичная?
Не чувствую своего тела от волнения, руки потеют, как будто впервые выхожу на сцену при огромном заполненном зале. Я никогда не позволяла себе такое отвратительное поведение, самой тошно…
— Ты привлекательна… — шепчет Илья.
Автомобиль останавливается, окруженный со всех сторон высокими многоэтажками. Я, загнанная в угол, оглядываюсь по сторонам, насколько позволяет сковывающий ремень. Мой дом… Все кончено!..
Илья кладет голову на руль, упираясь лбом в мягкую обивку, размеренно дышит, но я чувствую исходящую от него усталость.
— Что с тобой происходит? — интересуется он, шепча в поверхность руля.
— А с тобой? — защищаюсь я.
Мы так и сидим: он полулежа, а я, сдавленная разрывающими эмоциями, не желаю уходить. Мысли кувырком перекатываются в голове, не задерживаются и путаются. Дрожащими пальцами я отстегиваю ремень и возвращаю его на законное место.
Хочу тебя заполучить… Даже если это означает подтвердить все эти слухи обо мне. Как же давно у меня никого не было…
Рискнуть или не рискнуть? Любой исход не повредит. Пусть мое проклятие и дальше имеет силу, одного раза достаточно. Я смогу пережить.
— Илюш? — окликаю его взволнованным голосом.
Илья приподнимается, а я, упираясь ладонями в край кресла, тянусь к нему. Ощущаю на губах покалывание от прикосновения к уголку его рта.
Я нервно сглатываю слюну, боюсь поднять глаза.
— Это чтобы твои мысли занимала не только Лена, — и выскальзываю из автомобиля.
Не оборачиваясь, бросаюсь к парадной дома внезапно ставшими ватными ногами. Теперь он точно должен понять, что я чувствую. Придешь или нет — больше не имеет значения.
Будь, что будет.
Глава 3 — Из прошлого
Ведомая ароматами, доносившимися с кухни, я часто раздуваю ноздри, чтобы распознать природу запахов. Пахнет определенно выпечкой — чем-то сладеньким и наверняка безумно вкусным.
Мама вовсю хлопочет на кухне, подскакивая радостно то у духового шкафа, проверяя что-то запекающееся, то вприпрыжку подбегая к столу. Она всегда сияла, когда готовила что-то от души, экспериментируя, — это было ее страстью. Папа, наоборот, сколько помню, любил ковыряться в технике: сейчас он копошится в деталях разобранного, потрепанного на вид проигрывателя — корпус того лежит на соседнем стуле, — а затем хватает какую-то здоровую микросхему — вроде бы это называется платой — и спаивает контакты, щуря при этом и так покрасневшие глаза.
«Какая пара. — Улыбаюсь я родителям, стоя в проеме двери. — Вроде такие разные, но столько лет вместе. Любят друг друга».
— Мусечка, — лепечу я капризным тоненьким голоском, будто вернувшись в свои детские годы. — Твоя дочурка вернулась в родную обитель, — приобнимаю маму со спины и опускаю подбородок на плечо, вдыхая витающую вокруг сладость, ароматы кокосовой стружки и корицы.
— Что-то ты долго, — тараторит она с улыбкой и выскальзывает из объятий снова к столу, усыпанному нехилой долей муки. — Убери ты уже свой мусор! Не за кухонным же столом! — прикрикивает на отца, подхватывая глубокий таз.
Папа отрывает спокойный взгляд, кивает мне, приветствуя, и передвигается в дальний от маминой стряпни угол стола, привыкший к постоянным гонениям.
«Как же хорошо оказаться дома!». — Вертится в голове.
— Вик, ты что такая замученная? Со Светиком поругались?
От оценивающего материнского взгляда, как всегда, ничего не скроешь.
— Нет, просто устала. Света попросила стать свидетельницей и теперь нужно разгрести кучу заморочек. Немаленькое ведь торжество! Свадь-ба!
Я развожу руками, привирая отчасти, но истинную причину своего убитого состояния озвучивать не хочется. Вот занесло же меня… Хотя, нет, не жалею. Ничего странного ему я не сказала.
— Уже все замуж повыскакивали, детей понарожали, а ты все в девках шастаешь. — Мама кидает на меня удрученный взгляд, цокает языком и покачивает головой из стороны в сторону. — Когда нам жениха покажешь? Мы уже любого примем… Ярик быстрее женится…
— Мам, я не знаю ни одного бомжа, — подшучиваю я, но, заметив пролегшие у губ морщинки, свидетельствующие об обиде, спешу исправиться: — Как только появится на горизонте принц на Мерседесе, так сразу же покажу ему наши скромные апартаменты!
Грусть с ее лица развеивается. Она ласково улыбается и вытирает руки, испачканные в муке, о фартук.
Это я ей еще не рассказала, что Света тоже ждет малыша. Одна я не у дел. Ничего своего, чисто женского. Зато, наверное, таких, как я, можно назвать карьеристками. Моя студия — самое лучшее, что случалось со мной в жизни.
— Мы внучат уже хотим, — продолжает кряхтеть свою правоту мама, а я терпеливо натягиваю улыбку — как бы это снова не переросло в причитания.
Папа отрывает глаза, заинтересованный разговором. С двумя мне никак не справиться, потому как он всегда оказывается на ее стороне, а когда та неправа, приходит и наедине говорит: «Пойми мать, она плохого не пожелает!». Вот только стремления в жизни у всех разные. Не уверена я, что в свои двадцать пять готова отказаться от всего в сию же секунду ради кричащего, хоть и милого, карапуза. Сначала уж муж, а потом, при обоюдном согласии, дети.
Был бы Илья хорошим отцом? Ему уж точно пора становиться родителем, а вот мне еще можно повыбирать себе супружескую пару.
— Мам, и внуки будут, но не сейчас. Надо встать на ноги, найти хорошего человека, чтоб уважал, руку не смел поднять, без вредных привычек, чтоб понимал и принимал мою чокнутую творческую натуру. — Я посмеиваюсь над собственными словами. — Понимаешь, не каждый с такой выживет.
Папа понимающе поддакивает, иронизируя, а мама на него возмущенно шикает.
— Что с тобой не так, чтобы считать себя ненормальной? — Поворачивается ко мне, а в глазах стоят слезы. — Ничем ты не хуже других… Моя дочка — лучшая: и красавица, и свое дело держит, самостоятельная…
Она замолкает, шмыгая носом, и ослабевшими руками опускает таз на стол.
— Самой интересно. — Пожимаю я плечами. — Очень…
Голос со скрытыми переживаниями обрывается — приходится прочистить горло.
Кто ж этих мужчин понять может? Явно не я…
Опустошение набрасывается, эмоции теряются, и мы с мамой смотрим друг на друга, не зная, что сказать, чтобы не расстроиться еще больше. Я стараюсь улыбнуться, чтобы облегчить ее беспокойство, но выражение лица становится еще более горестным. В голове предательски всплывает ненавистный образ, и я мотаю головой, не желая вспоминать прошлое.
