претензии на потом. – Кидаю в Марка гневный взгляд. Он, напротив, смотрит на меня недоуменно.
– Да-да, конечно, – соглашается Лена и поднимается с пола. Мне ее даже жалко становится – боюсь представить, какой этот Марк дома! Наверняка он самовлюбленный нарцисс или абьюзер!
– Простите за это… Софья Васильевна, вы домой уходите или… – не стыдится спросить меня Марк.
– Домой. Ирочка, поставь больному капельницу. – Возвращаю растерянной медсестре штатив. А ведь сама хотела… Обойдется! Изменщик и козел. Наверное… – Устроил здесь… черт те что! Как не стыдно? Эх, Барсов, а еще депутат, меценат… – упираю руки в бока и гневно прищуриваюсь.
– Мне не стыдно. И я ни в чем не виноват. Я вам объясню все… Завтра, – хрипло шепчет Марк.
– Маркуша, тебе же сказали – сейчас не время выяснять отношения, – певуче протягивает Лена. Застегивает ремешок обуви, поправляет на плечах топ. – Софья Васильевна, я на соседней коечке переночую? Подежурю возле мужа. Вы же не против? – с надеждой в голосе произносит она. Похоже, Лена воспринимает меня как союзницу.
– Не против. Ира, выдайте Елене белье.
Марк.
Я позабыл о Лене… Там, на крыше я почувствовал себя счастливым и спокойным. Мучился от раздирающей телесной боли и испытывал радость… Жадно вбирал в легкие вечерний воздух, пахнущий мокрой пылью и листвой. Шевелил плотно сложенными крыльями свободы, вспоминая, что она есть у меня… Роскошь быть собой. Я давно не принадлежу себе… Вижу в глазах людей капельку уважения и море страха. А еще свое отражение – властного мужчины в строгом костюме. Всем от меня что-то надо… Они лебезят из-за подписи, пресмыкаются, когда нужно продвинуть проект, лицемерят, играют, смеются, как шуты… Все время что-то просят: устроить на работу, протолкнуть, помочь… А Соня она…
«Барсов, ну-ка спуститесь с крыши! Можно все решить!». Смешная. Искренняя. И говорит со мной, как с простым человеком. И смотрит с неподдельным сочувствием. Человечность ведь нельзя купить за деньги или мастерски сыграть. А она есть в ней… Струится из небесно-голубых глаз, затапливая весь мир… Она понравилась мне. Не знаю почему. Не красавица, симпатичная. Но я увидел в ней другую, совершенно потрясающую красоту, что она прячет за строгостью и неприступностью… Молодая женщина, вдова – мне чертовски захотелось помочь ей докопаться до правды и, наконец, успокоиться. Сбросить вдовий покров и вновь возрадоваться жизни.
А потом пришла Лена и все испортила… Верите, меня не удивила реакция Софьи. Она женщина и не допустила мысли, что причиной скандала послужил не я. Не я изменил и растоптал то, что считал святым… Гребанная женская солидарность.
– Марик, заказать еду из ресторана? – певуче протягивает Лена, развалившись на соседней койке.
– Я же сказал – уходи. За мной прекрасно ухаживают. – Цежу сквозь зубы, ерзая на койке. Ирина установила мне капельницу. Жидкость капает невыносимо медленно, лишая меня возможности сбежать из палаты.
– Главный врач им приказал?
– Да. Ты еще что-то хотела? Разговоры бессмысленны, мольбы тоже. Не вздумай больше устраивать концертов, Лена. На меня они не действуют. – Произношу, отвернувшись к стенке.
– Маркуша, это ошибка… Ты не так понял, милый. Это была репетиция. Всего лишь репетиция роли, что мне предложили. – Почти стонет она. Боже, ну кто просил Софью Васильевну вмешиваться? Зачем она разрешила этой мегере остаться?
– Репетиция в дорогом отеле? Лена, я не глупец и не лох. Разводом займется адвокат. Я оставлю тебе машину, так и быть…
– Что?! Я имею право на половину имущества! – Лена взволнованно поднимается с койки и впивается в меня взглядом.
– А ты платила за эту половину? – Хрипло произношу я.
– Нет, но… Я создавала тебе уют, готовила и…
– Лен, не наглей. Ты и дня не работала, а уют… Его обеспечивали повара и домработницы.
– Ты чудовище, Барсов! Ужасный, непримиримый человек, неспособный на прощение! Я пошла домой. – Она демонстративно потирает спину, поправляет волосы и нарочито громко всхлипывает. – У меня тоже есть адвокат. Так что… Еще посмотрим!
Слава богу, уходит. А Софья надеялась, что жена обеспечит меня «свежим, горячим питанием, чистой одеждой и поможет с душем». Смешно и грустно. Лена прощупала почву, выпытала мою позицию. А теперь нет смысла оставаться в больнице и спать на неудобной койке. А уж додуматься принести чистую одежду… Нет, это не про нее. И да, я голодный. И, как назло, моя домработница сейчас в отпуске!
За Леной захлопывается дверь. В палату сразу возвращается свежий, не пропитанный цветочными духами воздух. Я лежу один – грязный, голодный, совершенно беспомощный богатый человек… Одинокий. Мне ведь действительно некому помочь… Домработницы, водители, помощницы – наемные люди, «уважающие и любящие» меня за деньги, которые я плачу. Ничего, Марк… Это не навсегда. В палату тихонько входит медсестра Ирина. Она бросает взгляд на пустую койку Лены, вынимает из моей вены иглу и протягивает:
– Ваша жена… она… вернется? Останется ночевать? Если да, то пусть ко мне подойдет: я дам ключики от служебной душевой. Ну… в которой врачи моются. Она приличнее. – Заговорщицки добавляет она.
– Она уехала. А ключики оставьте мне. Вымоюсь сам.
Ирина услужливо кивает и поправляет на мне одеяло. Чем заняться? Я забыл, когда ложился спать в такую рань. Касаюсь экрана айфона, ища приложение, где читают электронные книги. Что выбрать? Фантастику я не люблю… Пожалуй, детективы. Оплачиваю доступ к роману Джона Харта «Последний ребёнок», открываю первую главу, погружаясь в чтение… В этот момент мне звонит Мирон Альбертович.
– Простите за поздний звонок, Марк Юрьевич. Есть информация по Тарасевич.
– Говорите. – Отвечаю я.
– Я получил доступ к его электронной почте и социальным сетям, переписке в мессенджерах. В общем, он был непорядочным человеком…
– Подробнее, Мирон Альбертович. Что вы имеете в виду? Он брал взятки от студентов? – приподнимаюсь на локтях, стремясь занять удобное положение.
– И это тоже. Павел Тарасевич изменял жене. Я обнаружил две продолжительные переписки с девушками. И в день его смерти ему писала одна… Прямо во время того новогоднего банкета… Переписка интимного содержания.
– Мда… Не будем говорить Софье об этом. Ей эта информация ни к чему. Правильно?
– Конечно. – Соглашается Мирон.
– Как звали последнюю девицу? Она могла ведь что-то знать? О работе любовника, его встречах на стороне, исследованиях и прочем. Павел ведь мог с ней этим делиться?
– Я собираюсь с ней встретиться. Расспросить. А зовут ее Виктория Павлова. Двадцать семь лет…
– Час от часу не легче! Двадцать семь лет! Ну куда его понесло? Он же, если я не ошибаюсь, старше меня?
– Да, ему было бы сорок пять. Ну
