— Путевка до конца месяца оплачена, так что гуляем.
— Можно подумать, до этого монахом жил — спускает дымок, со смешком, поглядывая на мой таблоид без принципов.
— Ничего ты не понимаешь в обязательствах, свобода это совсем другое. Ты соседку мою видел?
— Ромыч, гнать не надо, девчонка же совсем — напирает лейтенантским тоном, усаживаясь бедром на седуху.
— У нас четыре года разницы, так что все в норме, без криминала. Там не невинно, планирует, пристроится. Невеста за прописку, ну а пока присматривается, зачем добру пропадать. Немножко поиграем в догонялки, а потом по-соседски потрахаемся — запах никотина врывается в нос и я придвигаюсь ближе. Астма Артема заставила, бросить любимую привычку, сделав из меня пассивного курильщика.
— Жигунов, не жести, перегибаешь иногда, не разобравшись — смотрю недовольно, не мне ему объяснять всю прозу жизни. Сам же с облавами шмонает, приехавших за лучшей жизнью. Милана пока на старте, если повезет и с башкой дружит, не покатится по проторенному пути.
— Ты докурил? Вали домой, нехуй мне морали читать, как участковый пробираешь.
— И как ты блядь картины продаешь с таким лексиконом?
— Я многогранен, не зря же, два языка учил — сияю, как расписная ваза, от выпирающей гордости.
В искусстве, я ноль без палочки, зато налаживание контактов и финансы моя стезя. По ней пру, как вездеход, не разбирая трассы. А подтирание носов, отшибленным музами от мира, достается партнеру.
— Двухвостка ты, Ромыч, всегда поражаюсь, как мешаешь дерьмо с вареньем. Когда начинаешь свою гопоту врубать, ничем не перешибешь — уже отходит, седлая байк — С девчонкой поосторожней, разберись сначала что к чему — салютую ему, когда хранитель порядка, заводит двигатель.
Еще пару минут провожаю сизую струю выхлопа в ночном воздухе. Возле квартиры Миланы останавливаюсь, протыкая глазами дверь, что же в тебе такого. Провинциалка, на которую у меня встает по щелчку, поправ все каноны отлаженной схемы.
Если рассуждать логически, то надо послать к хуям и оживить один из старых контактов, ну либо заморочиться и новым обзавестись, на время. Вон Леськина помощница так и скачет передо мной, выпрыгивая из трусов. Там и подержаться есть за что.
Прокатал мозгами оба варианта, остановился на последнем, с большими карими глазами и фигурой как у гимнастки. Придираюсь я конечно, по крупному. Хрупкая она, с изгибами, а попка какая упругая, аж слюни текут водопадом. Вечером еще в обтяжку притащилась, пока с Семеном играли, так и мотал в голове, как я ее на кухне в разных позах зажариваю. Саданул по перилам, и пошел наказывать предателя в штанах ледяным душем.
А вот конкретная засада случилась, когда я на следующий день пришел домой, проработав план с Семеном. Договорился со Скаем, чтобы тот поучил, кататься на байке, пока я обшариваю его сестру основательно и без помех.
Сюрпри-и-из.
Неприятный. Очень. На плите красуется пирог с клубникой и борщ. Люблю и то и другое, но представлял то я Милану, не на плите конечно. А на столе, в позе лакомства, взмокшую и горячую. Чувствую же, как вспыхивает, когда близко подхожу, такую реакцию не сыграешь. Дым клубами валит, так загорается. Мурахи табуном прут по коже, и дышит как после забега. Губы раскрываются, языком по ним трется, и глаза не поднимает, боится, что прочитаю как вывеску: Хочу тебя пиздец как. А там и так понятно, что мокнет не от злости.
Давлю на кнопку звонка, с заряженной до основания боеголовкой. Стремает конечно смена локации. Но тут без боя не обойдешься, тащить через два этажа брыкающуюся девушку, чревато последствиями, в виде любопытных соседей, а мой интеллигентный стиль в обществе, таких трансформаций не принимает.
Перигидрольная шевелюра в проеме, как стопом засаживает. Так вот ты какая, гулена деревенская, свистит в голове. Кричаще красное мини, с такими же бьющими наповал губищами. Буфера буйками торчат из выреза. Махает наращенными ресницами над ярко подведенными чернотой глазами.
Меня слепит от такой «красоты», дар речи зависает где-то в трахее. Запал в штанах оседает в шоке, практических сжимаясь, от неприкрытого напора во взгляде. Непроизвольно выдыхаю. Девица с восторгом хватает мою растерянность, принимая как поражение, своей убойной внешностью.
— Привет — шелестит, размыкая два вареника — Я Алена, проходи, мне Семен за утро все уши протрещал. Тебя же Рома зовут?
— Ну да, а где Милана?
— Да ты проходи, не стесняйся, она в магазин пошла — а я всерьез тушуюсь, когда она наклоняется, поднимая с пола, упавшую шмотку и натягивая платье на заднице в упор, до развилки.
Засовываю руки в карман и отворачиваюсь к окну, смотреть на такое вульгарное откровение, нет ни какого удовольствия. Понятно, что там толпа пропахала.
Милана другая, про цели вроде как определенность вырисовывается, а про количество, берега размытые. Но там не больше двух, играет неумело, по резкости сужу, перебирает с контрастом. Сигналы пускает, но тут же гасит, отталкивая.
Еще минут двадцать отбиваюсь от настойчивых импульсов, со стороны подруги детства, равнодушными кивками.
— Ой, Миланка всегда была немного отбитая. Все время со своими родственничками носится — закидывает ногу за ногу как в фильме про основной инстинкт. Начинает подташнивать, и слушаю дальше, листая Семкины конспекты.
— А я ей говорю: Занимайся собой, надо устраиваться в жизни, а она улыбается и как не слышит, ну малахольная, чего сказать — и после этой фразы в меня слетают сомнения, с какого перепуга, я все таки решил, что она тут на охоте.
А может и правда, приехала дизайну подучиться и за братом присмотреть. В таком контексте, мои поползновения становятся, ебать как не уместны. Я же в нее при каждой встрече своим хозяйством тычу. Фу, Жигунов, похотливая ты псина.
— Алена, там тонкого винстона не было… я другие взяла — анимеха заскакивает, натыкается на меня и сбрасывает скорость, пятясь назад.
— Привет — озаряюсь широкой улыбкой, до краев пропитанной дружелюбием — Спасибо за пирог, очень вкусно — ошеломление в лице, ну просто на соточку, как совенок моргает глазами.
— Пожалуйста — пищит растеряно. А я врубаю рычаг любезности на всю мощь и пробиваю заслон настороженности.
— Я с Сашкой договорился, он Семку понатаскает, на мотоцикле гонять. Ты не волнуйся, все безопасно.
— И ему можно доверять? — прищуривается, как будто рентгеном, под кожу забирается.
— Он полицейский, так что куда надежней.
— А может чаю? — не унимается, уже изрядно надоевшая Алена, встревая между нами.
Милана стремительно сматывается, выпаливая: Сейчас поставлю.
— Я помогу — вижу, как подруга подрывается следом
— Сиди здесь! — рявкаю на нее, уходя на кухню.
Милана задумчиво играет пальчиком на чайнике, я подхожу ближе и она испугано отскакивает подальше.
— Ми, не дергайся, зарыли топор войны — зашуганный вид, с треском ломает мою оборону, и убеждение в ее аморальности, летит все к тем же мужским причиндалам, которые сейчас встают на дыбы, от одного лишь взгляда на плоский живот с аккуратным пупком. И я же блядь пялюсь, как очумелый, гоню все фантатазии гейзером полосящие в голове.
— Я извинится, хочу. Простишь? — глотаю слюну, по шагу сокращая расстояние.
— Не врешь? — не верит, но пятиться перестает.
— Не вру.
— А можно вопрос. Зачем ты ко мне цеплялся?
— Свои загоны… Не обращай внимания, на трусость проверял — и вру же.
Второй раз за день ровняя себя с брехливым псом. Присматриваюсь внимательней, укладываю в себе, что наложил на нее ярлыков по горячке. Благо, что ширму сдернул, а то натворил бы дел.
— И как?
— Десятку побила. Ну что… мир? — протягиваю руку
— Мир и дружба — скрепляет ладошкой, и все еще с недоверием поглядывая на меня.
— Вроде так. Дружить будем анимеха — отсмеиваюсь, и тут как благодатью освещает, ответная улыбка сияет с таким блеском, что зажмуриться хочется. Глазенки сверкают, я себя на вершине чувствую, только чего, непонятно, но лететь с нее совсем не хочется.
