куски, пульсирующие от восторга, сминает, перемалывает, лишает рассудка, смывает к чертовой матери с берегов реальности.
Карина мечется по скомканным подушкам, впивается острыми ногтями в мою спину, до крови раздирая кожу. Кричит, матерится, изгибает спину, вновь и вновь подаваясь навстречу моим бедрам. С горячим придыханием она повторяет слово «еще», умоляя меня не останавливаться, да я и сам не хочу. Наоборот, мечтаю превратить сладкое мгновенье в вечность, растянуть его на подольше, раствориться в нем.
Мы не просто трахаемся, нет, мы отдаемся друг другу. Без фальши, без остатка, выжимая себя по полной. Максимум громкости, максимум амплитуды, максимум эмоций. Предохранители сорваны, запреты раздавлены, здравый смысл утих. В русском языке просто нет слов, чтобы описать запредельность этого невероятного момента. А те, что есть, кажутся блеклыми и недостаточными.
Я вам честно говорю, такого со мной никогда не случалось. Ни разу во время секса за моей спиной не вырастали крылья. Ни с одной женщиной мне не было так охренительно хорошо. А сравнивать мне, уж поверьте, есть с чем. Половых партнерш у меня было много. Даже больше, чем просто «много». Когда ты популярен, отыскать подружку на ночь становится плевым делом. Достаточно просто ткнуть пальцем в толпу фанаток, и через пару минут выбранная девчонка будет стоять перед тобой на коленях — радостная и готовая на все.
Разумеется, поначалу такой расклад меня абсолютно удовлетворял. Приятно, когда не надо напрягаться, рыскать, просить. Желаемое само идет к тебе в руки, нужно просто пошире раскрыть объятия.
Но постепенно женская доступность стала мне приедаться. И здесь речь даже не о самом сексе, как о физическом акте, а об эмоциях. Фанатки, балдеющие от творчества, проецируют свои чувства на творца. Во время общения девчонки, как правило, заранее были ко мне расположены, и от этого с ними становилось как-то… Скучно, что ли.
Я жаждал драйва, охоты, флирта, но на деле мои отношения с противоположным полом складывались по давно известному и порядком поднадоевшему сценарию — совместное фото, пара-тройка ничего не значащих фраз, гримерка и быстрый перепихон.
Нет, конечно, порой мне попадались темпераментные натуры, которые вызывали небольшие колебания душевных частот. Но такие особы в последнее время встречались все реже и реже. Видимо, терялись в стремительно растущей толпе моих поклонниц.
А вот Карина — это нечто совершенно другое. Неизведанное, таинственное, вызывающее неподдельный интерес. Мне хватило одного взгляда на ее гордо расправленные плечи и точеный профиль, чтобы понять, что она в жизни не слышала моей музыки. Такие, как она, заливают в плейлист Бетховена и Шопена, а поэзию воспринимают исключительно через призму стихов Есенина и Пастернака. Современная молодежная культура для них — шлак, а знакомство с ней — ниже их достоинства.
В глазах Карины я обыкновенный парень, ноу нейм. И спит она со мной не из-за денег и знаменитой рожи, а просто потому что хочет. Меня самого. Не бренд, который так активно вытесняет во мне личность, не сценический образ, в который я основательно вжился, а меня.
И с ней я такой, какой есть. Точнее такой, каким был до популярности. Обычный пацан с района, которого зацепила шикарная девушка. Она ему не по зубам, но он в лепешку расшибется, чтобы ей понравиться.
Черт, как же мне этого не хватало!
Карина
— Когда мне было девять, я избила соседского мальчика палкой, и за это во дворе меня прозвали Амазонкой, — с усмешкой сообщаю я, пока моя голова покоится на коленях у Богдана, а она сам неспешно перебирает мои волосы. — Они решили, что я сделала это из-за неприязни к мужскому полу. Вот дураки.
— А в чем была реальная причина? — интересуется он, внимательно всматриваясь в мое лицо.
— Тот мальчишка был живодером. Мучил дворовых кошек и собак, поджигал им хвосты, натягивал на головы полиэтиленовые пакеты. Никто не знал, что это именно он творит все эти ужасы. С виду такой приличный был, интеллигентный. И вот я как-то застала его с поличным: он избивал дворнягу. Палкой, как ты, наверное, догадался.
— И ты решила ему показать, как хреново быть на месте дворняги? — понимающе тянет парень.
— Ну, в общем-то да, — киваю я. — Он, кстати, потом животных мучить перестал. Ну, или просто следы своих бесчинств заметать научился.
— Отчаянная ты, — замечает Богдан, наклоняясь и протягивая руку к пачке сигарет, лежащей на прикроватной тумбочке. — Он ведь мог и тебя этой палкой огреть.
— Нет, — мотаю головой я. — Люди, обижающие слабых, как правило, очень трусливы. Давать отпор равным они не умеют. Когда я его лупила, пацан скулил и ныл похлеще любой дворняги. Жалким был просто до омерзения.
Не знаю, почему, но рядом с Богданом во в мне просыпается словоохотливость, которой я давно за собой не замечала. Хочется говорить, делиться, рассуждать. Не о чем-то важном и глобальном, а о какой-то трогательной фигне. О детстве, например, или об оторванных от реальности, глубоко философских вещах.
И самое необычное, что он меня реально слушает. Не так, как муж — вполуха, не так, как мама — с ярко выраженным скепсисом, не так, как журналисты — с расчетом использовать сказанное против меня, а с банальным и искренним любопытством. Задает уточняющие вопросы, смеется, кидает неравнодушные комментарии, будто то, что я говорю, ему и впрямь интересно.
— Сигарету хочешь? — спрашивает Богдан, раскрывая пачку.
— В номере нельзя курить, — округляю глаза я. — Пожарная сигнализация сработает.
— Она сработает, только если выдыхать дым прямо на датчик, — усмехается парень, цепляя губами сигарету. — Ну или если накурить до уровня тумана.
— Но…
— Даже не сомневайся, — перебивает он, чиркая зажигалкой. — Я это уже сто раз проверял.
Богдан блаженно затягивается, а я зачарованно смотрю на него снизу вверх. Наблюдаю, как белесый дым плавно скользит по его ярко очерченным губам, задевает щеку и растворяется в пространстве комнаты. Мне нравится, как он курит. Эстетично и очень по-мужски.
А еще у Богдана красивые пальцы. Длинные, гибкие, с обработанной кутикулой и аккуратно подстриженными ногтями. Вообще он не очень похож на метросексуала, но за собой явно следит. Это чувствуется в мелочах — в нарочито стильной небритости, в запахе чистого тела, в отсутствии волос подмышками.
— Будешь? — парень протягивает мне сигарету, зажатую между двумя пальцами, и я коротко киваю, мол, давай.
Он подносит руку к моему лицу, и я, жадно обхватив губами фильтр, делаю глубокий вдох. Рот и легкие тут же наполняются приятной горечью, и на несколько секунду я задерживаю ее внутри, прежде чем тонкой струйкой
