удивленно завис на секунду, потом широко улыбнулся и протянул игриво с расслабленной ленцой в голосе:
— Почему нет? Сделаем, раз надо.
Сейчас я думаю, что он так легко согласился на обследование, потому как был на все сто уверен — уж с ним-то точно все в порядке. А оказалось, что высокое либидо еще не означает такое же высокое качество спермы. Обидно, да, но даже у таких шикарных самцов могут быть проблемы с зачатием. Все наши неудачные попытки забеременеть были вызваны слабой подвижностью Юркиных сперматозоидов. И вот когда он узнал о своем изъяне, все и изменилось…
— Юр, — шепчу я, глядя на него с укором. Сейчас мне как-то не до секса. Неужели он не понимает? Судя по тому, как резко Юрка дергает меня на себя — нет. От удара о его твердую грудь вышибает дух, и дыхание сбивается. — Ты правда хочешь сейчас потрахаться?
— Очень. Трахну так, что стоять на ногах не сможешь.
Поначалу он никогда не использовал таких слов. Ему не нужна была грубость, он не обращался к грязным словечкам, чтобы ярче вспыхнуло. Все это пришло в нашу жизнь с диагнозом. В какой-то момент у меня сложилось впечатление, что всем этим Юра то ли наказывает нас за что-то, то ли, напротив, доказывает себе, что он все еще о-го-го. Я не роптала, понимая, что это его способ справиться с комплексами. Юра как будто надеялся количеством половых актов как-то компенсировать то, что они ни к чему не ведут. Именно тогда в нашей интимной жизни все перевернулось с ног на голову. А я со спины — преимущественно на четвереньки. Как оказалось, мой муж питал особенную страсть к догги-стайлу.
— Юр, у меня вообще не о том мысли, — вяло отбиваюсь от мужа.
— Вот и отвлекись, — оскаливается тот в ответ и поворачивает меня лицом к стене. Застываем щека к щеке. Юра приковывает меня к себе мутным взглядом в отражении зеркала. В его серо-зеленых глазах горит необузданная темная похоть. И хоть сейчас я бы с гораздо большим удовольствием просто полежала с мужем обнявшись, я завожусь, отравляясь ей. Запрокидываю голову, чувствуя, как невольно приоткрываются губы, и чувственно потираюсь задницей о его стояк.
— Моя девочка, — шепчет Юра, спуская по плечам тонкие бретельки моей ночнушки. Стоит его пальцам коснуться сосков, и я выгибаюсь еще сильнее. Мое тело настроено на этого мужчину, на него одного, порой кажется, я вообще все на свете ему позволю…
— Юрка, Юрочка, Юр… Давай хоть в спальню, что ли?
— Зачем? Тебе разве так плохо? — Юрка выкручивает мои напряженные соски, задирает подол и дальше без всякой подготовки врезается в меня одним глубоким толчком, так что у меня ноги отрываются от пола, и я повисаю, распятая, в отчаянной попытке удержать свой вес на вытянутых, скользящих по мраморной столешке ладонях. — Ну? Тебе плохо со мной?
— Хорошо-о-о, — мышцы ритмично сжимаются. Боже, о чем он вообще? Я ни с кем другим себя даже не представляю.
— Да, да, да… Ты ж моя сладкая. Тебе много не надо, да?
Иногда это звучит как претензия. Как будто он недоволен тем, что я улетаю так быстро. И зачастую не один раз. Глупо, но порой из-за этого я чувствую себя… как будто бы грязной. И очень, очень уязвимой перед ним.
— Аа-а-а-а!
Я кончаю мгновенно. Зажимаюсь, переживая судороги, одна за другой прокатывающиеся по телу, и вновь, захлебываясь, мычу, когда муж резко обрывает мой крик звонким шлепком по заднице.
— Ах ты ж сучка. Давай-ка еще разок…
Ловлю, как рыба, ртом воздух.
— Нет, Юр, хватит… Юра-а-а.
Да только его теперь и катком не остановить. Юра задирает мою ногу, ставит стопу на столешницу и дотрахивает в каком-то совершенно диком остервенелом темпе. Наверное, из-за принятого на грудь спиртного процесс в этот раз сильно затягивается. Я кончаю еще раз и растекаюсь по столешнице, а Юра все никак не достигнет пика.
— Вот так, вот так… Кайф, какой же кайф… — хрипит он, наконец, забиваясь в оргазме. Потом долго, будто извиняясь, ласкает губами мою покрытую испариной спину, слизывает пот с шеи и гладит горящие от шлепков ягодицы. Он никогда не извиняется за то, что был слишком груб. Мы вообще об этом не говорим. Впрочем, я вовсе не уверена, что ему есть за что извиняться. Если только за то, что в самом начале отношений между нами все было по-другому? Так ведь жизнь идет, все меняется. Многие пары начинают экспериментировать, чтобы поддерживать в отношениях страсть. Да и мне ли после двух оргазмов жаловаться? Нет. А эта тоска… Это просто тоска по ушедшему. Вяло взбрыкнув, высвобождаюсь из-под Юркиной туши, но тот останавливает меня, сжав пальцы на запястье.
— Я переборщил?
— Нет. Просто…
— Что?
Жуя губы, прикидываю, стоит ли поднимать эту тему. Есть ли вообще что здесь обсуждать? Наверное.
— Давай я обмоюсь, и поговорим? Кое-кто здорово меня запачкал.
Юра соглашается. Наспех обмывает в раковине опавший член и уходит, оставляя меня наедине с невеселыми мыслями. Уже стоя под душем, я прихожу к выводу, что на фоне всех остальных проблем то, что сейчас случилось — ничего не значащий пустяк, говорить о котором глупо. Но когда возвращаюсь в комнату и застаю Юрку спящим, испытываю парадоксальное разочарование от того, что разговора у нас не вышло.
Ночью мучаюсь от бессонницы, встаю разбитой. Из кухни доносится аромат булочек. Значит, свекровь встала первой, и завтрак за ней. Привожу себя в порядок.
— Юр, — бужу мужа, — Юра, вставай.
— А? Что такое? Который час?
— Восьмой.
— Восьмой? Кто-то умер? Ты чего меня в такую рань будишь? Воскресенье ведь!
— Мы собирались в лабораторию, — напоминаю я мужу и чувствую, как он напрягается по мере того, как к нему возвращается воспоминание о вчерашнем.
— Не чуди. Ложись, — подгребает меня под себя.
— В смысле, Юр? — отбиваюсь. — Я так не могу. Надо поскорее со всем разобраться.
— Не с чем разбираться.
— Постой, ты хочешь сказать, что ничего не помнишь?
Нет, он что, серьёзно сливается? Мы же вроде определились с порядком действий.
— Такое забудешь, — шипит Юра, накрываясь с головой подушкой.
— Ну, как хочешь, — психую я. — Тогда я одна поеду.
Дышу глубже, потом что, если так разобраться, мужа можно понять. Мне тоже ужасно страшно. Но разве мы не должны пройти через это вместе? Громко хлопая дверцами шкафа, вытаскиваю первые попавшиеся джинсы и парку. Одеваюсь. Чувство бессилия, которое я испытываю, ужасно. Оно пробуждает злость. На языке кружится куча резких ядовитых слов, о которых я непременно пожалею,
