— Я построил его три года назад. Мой отец — электрик. Мой дядя — водопроводчик и сварщик. Я начал работать в строительной компании, когда мне было четырнадцать, летом. И мне это нравилось. Я знал, что хочу строить дома. Поэтому папа и дядя помогли мне встать на ноги, и начать работать. И дела пошли в гору. У меня больше заказов, чем я и моя бригада можем осилить в большинстве дней.
— Так у тебя есть бригада? — я заняла место у стойки, оставив два стула между нами, и он ухмыльнулся, заметив, что я избегаю близкого соседства с ним. — Значит ли это, что ты больше не строишь дома?
— Сейчас я меньше строю, но все еще делаю много плотницкой отделки в домах, которые мы строим на заказ.
Я не была уверена, что это значит, но не хотела снова выглядеть этой «девчонкой с глазами оленя», поэтому кивнула, как будто все поняла.
— Ты когда-нибудь был женат? — Почему? Почему это случилось снова? Почему я не могла контролировать свое любопытство?
— Нет. А ты?
Я улыбнулась над своим тостом, вытирая корицу и сахар с губ.
— И ежу понятно.
— Парень?
Я сделала это. Я начала. И он вскочил на борт, заставив меня пожалеть о сказанном.
— Нет.
— Девушка? — спросил он.
Я мотнула головой в сторону, остановившись на середине жевания.
— Эм… нет.
Он отпил кофе и пожал плечами.
— Не смотри так обиженно. Тебе восемнадцать. Ты должна быть достаточно взрослой, чтобы не обижаться на такого рода вопросы. Нет ничего плохого в том, чтобы быть лесбиянкой.
— Я… Я… — Сглотнув, я покачала головой. — Я не говорила, что есть что-то плохое в том, чтобы быть лесбиянкой. Это не их вина.
— Не их вина? — его челюсть упала. — О, Боже, мне стыдно за тебя.
— Что это значит? — я отложила свой тост, больше не чувствуя голода. Не то чтобы я была голодна, потому что было слишком раннее утро, чтобы есть.
— Я уверен, что намек на то, что быть лесбиянкой — это «не их вина», не принесет тебе очков в глазах многих людей.
Я чувствовала себя загнанной в угол. Я не знала, что сказать. Я знала все, что говорили мне мои бабушка и дедушка, и все, чему меня учили в христианской академии.
— Ты понимаешь, что я имею в виду, — тихо сказала я.
После нескольких секунд разглядывания меня, он кивнул.
— Понимаю. Я знаю, что ты имеешь в виду. Но не каждый бы понял.
— Ты гей, — сказала я, когда до меня дошло. Все так ясно. Конечно, моя мама не была с ним. Он был геем. Это объясняло его реакцию на мои слова.
Без тени обиды он покачал головой.
— Нет. Я не гей.
Я нахмурилась.
— Это неправильно. — Вытерев губы, я пожала плечами. — Меня учили, что это неправильно.
Он несколько мгновений смотрел на последний кусочек своего тоста, прежде чем положить его в рот. Он слегка пожал одним плечом.
— Хорошо, что ты вырвалась из этого места, которое они называли школой. Теперь ты можешь, блядь, думать самостоятельно.
Сморщившись от того, что он использовал слово на букву «б», я почувствовала себя неуверенной и совершенно незащищенной. Я и не подозревала, что Фишер Мэнн так многому научит меня за то время, что мы провели наедине.
Глава 6
— Что? — я посмотрела вниз на свои джинсы, серую футболку и белые мокасины, когда Фишер прислонился к задней части своего грузовика, подперев одной ногой бампер сзади, а глаза слишком вольно осматривали меня.
— Примерно семьдесят процентов моей молодой мужской команды попытаются залезть к тебе в трусики. Я сделаю все возможное, чтобы они не терлись о твои ноги и не облизывали твое лицо, но я хочу, чтобы ты помнила: они ходили в государственную школу и лишились девственности до того, как смогли легально водить машину.
Я обняла себя руками за талию.
— И это обстоятельство делает нормальным вести себя как животные?
— Нет. — Он засмеялся, отталкиваясь от грузовика. — Они не животные. Просто парни ведут себя как мудаки, потому что у них не было хорошей женщины, которая бы держала их члены в узде. Дай им день или два, чтобы привыкнуть к тебе, прежде чем подавать жалобы на сексуальные домогательства из-за того, что они не так на тебя посмотрели или слишком громко свистнули. Они хорошие работники. Они нужны мне больше, чем ты.
Я должна была обидеться на то, что он предлагает мне закрывать глаза на плохое поведение его команды в течение сорока восьми часов, но я не обиделась, потому что была слишком озабочена словами, что я ему не нужна.
— Если я не более чем обуза, то могу не работать на тебя. Уверена, есть много других людей, которые с радостью примут меня.
Команда Фишера? Ха!
Он смотрел на меня непонимающе, редко удерживая свой взгляд на моем. Мои сиськи? Да, они были у него в приоритете.
— О… — он заставил свой блуждающий взгляд вернуться к моему лицу, — … уверен, что многие с радостью бы наняли тебя. Но пока что ты моя. Так что, садись в грузовик.
Хотела ли я быть его? Пфф… Нет.
Если Бог вел счет моей лжи, то эта была отмечена.
Как только мы выехали на дорогу, он включил музыку из плейлиста на своем телефоне. Я не слышала слова. Музыка была громкой. Тяжелый рок. Забитая барабанными звуками и вибрацией. И все о сексе.
Мысли хаосом кружились в моей голове. Я была взрослой. Я могла слышать плохие слова, даже если мне было неприятно их произносить. Технически я могла выйти замуж и заниматься сексом. Поэтому откровенная музыка не должна была казаться такой уж неправильной. В конце концов, это был не мой плейлист. Но я чувствовала себя неловко, потому что, как и всякий грех, она искушала меня. Она искушала мой разум. Она заставляла меня думать неподобающие вещи о моем новом боссе.
— Слишком громко? — спросил он, когда песня закончилась.
Я покачала головой.
— Почему ты такая напряженная?
Медленно выдохнув, я попыталась расслабить свое тело и разум.
— Просто… просто нервничаю из-за первого дня. — Я достала из рюкзака блокнот и карандаш, и открыла его.
— Это кроссворд? — он приглушил музыку.
Я кивнула, добавляя квадратики для следующего слова.
— Ты… решаешь один или составляешь свой собственный?
— Я составляю свой собственный.
— Зачем? — он засмеялся, но это был странный смех, немного принужденный.
— Затем, что мне нравится это делать. Мой отец был архитектором, и ему тоже нравилось разгадывать кроссворды. Потом он начал составлять их просто для развлечения. В конце концов, он стал отправлять их в разные издательства для публикации. — Я вписала следующую подсказку.
Семь вниз: Клоунада
— Делая это, я чувствую, что он… не совсем мертв.
Фишер на мгновение взглянул на меня.
— Не совсем мертв. Мне это нравится. Итак… что ты делаешь со своими головоломками?
— Сейчас не многое. Однако, когда училась в школе, я получала дополнительные баллы от своих учителей английского языка за их создание. У школы была онлайн-газета, и в ней были мои головоломки. Не знаю, что буду делать с ними сейчас. Может быть, я найду для них онлайн-издание, как это делал мой отец. Может быть… — я усмехнулась, не отрывая взгляда от бумаги, — …они попадут в «Нью-Йорк Таймс». Это принесет мне немного шума от блоггеров.
— Люди пишут в блогах о кроссвордах?
Усмехаясь, я несколько раз кивнула.
— Эм… блоггеры есть для всего. Сейчас существует множество программ для составления кроссвордов, но это, я указала на блокнот, подлинник. Я надеюсь, что крупные издания всегда будут благосклонны к закоренелым кроссвордистам.
— К кому? — он прижал руку к уху.
— Кроссвордист. Человек, который искусен в составлении или разгадывании кроссвордов.
— Черт. Ты ботаник, Риз.
— Нет. Я просто делаю немного необычные вещи, чтобы сохранить память о моих родителях.
— Родителях? Твоя мама все еще жива. Ты ведь это знаешь?
— Да. Но мне казалось, что я потеряла ее пять лет назад.
