Супруг медленно покачал головой:
— Нет. Это исключено. Ни к какой подруге ты не поедешь.
В обманчиво спокойном тоне скользило едва сдерживаемое напряжение.
Когда в нём произошла эта перемена?
Когда он стал превращаться вот в такого тирана, диктующего свои приказы безапелляционным тоном?
Мой муж никогда себя так не вёл.
С другой стороны, мы никогда и не попадали в подобную ситуацию…
— Ты ведь понимаешь, что не можешь указывать, что мне можно делать, а что нельзя? — я пытливо вглядывалась в его осунувшееся лицо. — Ты не можешь вынудить меня делать то, что я делать не хочу и не буду. Выходя за тебя замуж, я шла не в тюрьму, понимаешь?
— Репортаж, — спокойно обронил он и этим единственным словом размозжил все мои просившиеся на язык доводы.
Я забыла.
Я совершенно забыла.
Я о нём не вспоминала с тех самых пор, как была назначена дата встречи.
Боже мой, неужели месяц так стремительно пролетел?..
Я попыталась посчитать в голове, но очень быстро запуталась. Сейчас я меньше всего была способна на мысленные подсчёты.
Господи боже, но с тех пор всё так изменилось, что…
— Ты забыла, — озвучил своё наблюдение муж. — Но журнал не забыл. Вчера пришло письмо на электронную почту.
— И ты ничего мне не сказал. Ничего, кроме приказа вернуться домой. Ты бы мог мне напомнить.
— Я хотел, чтобы ты вернулась домой не из-за журнала.
— А ради чего? Ради очередного пустого и бесполезного разговора? Разговора, где ты отмалчиваешься и даже не собираешься мне объяснить, почему так по-скотски со мной поступил? Не буду я в этом участвовать, слышишь?
Герман кивнул, будто своими словами я подтверждала его ожидания:
— Они уже заказали рекламу. Разослали анонсы. И я не буду отзывать репортаж. Это гарантированная договорённость. Он одинаково выгоден нам и изданию.
Я рассмеялась. Неприлично громко и почти истерично. От нелепости доводов, от сюрреализма всей ситуации.
— Так это всё из-за бизнеса? Из-за вашего с Артуром нового семейного бренда? Не желаешь нести репутационный ущерб, так? Дело не в нас, не в твоей измене, нет! Не в том, что ты нашу жизнь растоптал и в этом чёртовом репортаже нет никакого смысла! Дело в деньгах — только и всего!
— Лиля…
— Знаешь, что… — я буквально кожей чувствовала отвращение ко всей этой запутанной ситуации, — не нужны мне никакие вещи. Наши с тобой встречи обходятся мне слишком, слишком дорого.
Я плохо соображала, что делала. Но с болезненной отчётливостью ощущала — так мы с ним ни о чём не договоримся.
Может, стоило встретиться позже, на нейтральной, желательно, территории. Обсудить условия развода и поставить в этой ошибке, которую я считала счастливым браком, жирную точку.
Поэтому отвернулась к мужу спиной и нажала на кнопку дверного замка, но безобразно дрожавшие руки не позволили мне справиться с этой задачей в считанные секунды.
И это стоило мне свободы выбора того, что делать дальше.
Всего какое-то мгновение, и в дверь поверх моего плеча впечаталась тяжёлая мужская ладонь.
Я вздрогнула. Колени мои ослабели.
А кожу на шее обожгло горячим дыханием.
— Я же сказал, ты никуда не поедешь, — хрипотца в низком голосе мужа вызывала во мне постыдную дрожь. — Ты ведь от меня разговора хотела. Так давай начнём разговор.
Глава 12
— Не смей, — прошептала я, каждой клеточкой чувствуя эту странную и внезапную близость.
Это было неправильно. Так быть не должно.
Так больше никогда быть не должно.
Он слишком близко, и мои мысли предсказуемо путаются.
— Не сметь предлагать тебе разговор, которого ты хотела? — его дыхание колышет локон у моего уха.
Господи…
Я начинаю бесконтрольно дрожать от необъяснимой смеси ощущений. Я откровенно не понимаю, что происходит.
Но понимаю, что происходящее меня бесконечно пугает.
— Не смей ко мне приближаться, — цежу я сквозь зубы, подныриваю под его руку и отступаю на пару шагов.
Только теперь я снова смогла задышать.
Герман обернулся, убрал руку. На его губы легла сардоническая усмешка.
— Всё верно, — он опустил взгляд, как будто разглядывал что-то у себя под ногами, — тебя воротит от мужа-изменщика.
Надо же, какой догадливый. Я перевела дыхание, отставила сумку на пуф у стены и спрятала дрожащие руки за спину.
Сбежать я не успела. А сейчас и пытаться не стоило. Тем более раз уж он в настроении поговорить. Может, хоть теперь для меня в этой дикой ситуации что-нибудь наконец прояснится.
— Воротит, — я хотела уколоть его побольнее. — Даже не представляешь, насколько.
Герман продолжал смотреть в пол, но раскаянием от его позы не веяло. Он будто и сам смотреть на меня расхотел.
— Хотел бы я твоей выдержкой похвастаться.
— Извини?..
Муж проигнорировал мой вопрос. Зато наконец-то соизволил поднять на меня взгляд:
— Ну так как? Начнём разговор, которого ты так жаждала?
Мне не нравилась сквозившая в его голосе насмешка. А в голове настойчиво билось: «Бойся, Лиля. Бойся своих желаний».
Но чего мне бояться? Правда была на моей стороне.
Поэтому я вздёрнула подбородок, понадеявшись, что излучаю легко читаемое безразличие:
— Рада, что ты наконец-то созрел до этого конструктива.
В синих глазах полыхнуло недоброе пламя.
— Конструктив. О да. Я очень надеюсь, что наш диалог окажется конструктивным. В кабинет.
— Вот только не нужно командовать. Мы и здесь можем поговорить.
И опять эта усмешка. Муж выразительно взглянул на входную дверь, которую загораживал от меня:
— Ну да. Конечно. Настроена не упускать свою главную цель из виду. Так не пойдёт.
В два шага он уничтожил расстояние между нами, подхватил меня под локоть и потащил к кабинету.
— Отпусти!
Его пальцы сжались на моей руке — сильно, но не больно.
— Всё правильно, — процедил он, таща меня к коридору, — давай соберём благодарную аудиторию. Прислуга изнывает от желания узнать, что приключилось. Не будем лишать их права быть проинформированными.
Он распахнул тяжёлую дубовую дверь, втолкнул меня в просторную, обшитую деревом комнату, и уютную тишину его кабинета нарушил щелчок закрываемого замка.
Он настроен серьёзно.
И теперь уже я вопреки рассудку ни о чём другом и думать не могла, кроме побега. Все разговоры вдруг показались мне бесполезными и ненужными. Пусть просто оставит меня в покое наедине с моей скорбью.
В конце концов, что тут ещё выяснять? Он изменил, потому что захотел другую женщину. Его признание разве исправит сам факт этой измены?
— А теперь поговорим, — муж развернулся посреди комнаты, оставив между нами расстояние в пару шагов, и сложил на груди руки. — Поговорим о том, на каких правах ты швыряешься обвинениями.
Я ошарашенно разглядывала его окаменевшее лицо, и меня затягивало в тёмный и глубокий омут крайне тревожное ощущение. Муж явился на эту дуэль с собственным арсеналом каких-то только ему ведомых аргументов.
Что он мог противопоставить, в конце концов, очевидному?
Чем он вообще мог оправдать то, что натворил?
Или это таким причудливым образом он переживал стадию отрицания?
— На каких правах? — переспросила я. — Это что, шутка такая? Я застала тебя в постели с другой! И ты мне говоришь о праве спрашивать с тебя за это?
— Не в постели.
— Ах, это действительно всё меняет! Верно. Моя вина в том, что я опоздала и не застала вас за… за соитием, так? Вот тогда у меня права сразу бы и появились!
— Они бы у тебя появились, если бы ты сама вела себя подобающе, — лицо Германа исказилось от гнева. — Если бы ты не явилась с корпоратива в почти невменяемом состоянии в платье, подаренном тебе твоим ухажёром!
Глава 13
Его слова хлестнули меня будто пощёчина — внезапная и обжигающая.
— Ты… да как ты смеешь…
— Как я смею! — зарычал муж. — Как я смею? Как ты смеешь смотреть на меня, будто на грязь под своими ногами, когда врала мне всё это время!