выношу. И не могу оставить своих созданий в тошнотворном тепле.
Каких-то из них я нашел в помещении отеля. Других приобрел иными способами, планируя их в соответствии с хаотичным графиком Штейна.
Они единственные, кто меня видит …если у них есть глаза.
За мной наблюдают даже изувеченные.
Какой у них выбор?
Я — их бог.
Но этого мало.
Я жажду, чтобы мне поклонялся другой субъект. Я бы разбил все банки, опустошил все пробирки, проглотил всех запертых в этой комнате скользких, склизких, мерзких существ, только бы почувствовать ее вкус.
Солнечные волосы, лазурные глаза, неестественно голубые. То, как в моем присутствии она складывает свои бледно-розовые губы, придавая лицу неизбывно очаровательное хмурое выражение. Сама она тоже замолкает, и у нее перехватывает дыхание. Даже в обществе де Актиса, Бентцена, или любого другого из своих многочисленных друзей из-за меня Кария становится испуганной куклой.
Когда я не могу держаться в стороне, когда мне необходимо вдохнуть ее невинность, пропитанную ароматом фиалок и кедра, я прихожу к ней на нашу улицу. Ее зрачки расширяются, приобретая ярко-голубой оттенок, и я вижу, как у нее на шее колотится пульс, а Кария тут же увеличивает дистанцию между ней и тем, кем бы ни был ее ночной спутник, и я не могу отделаться от навязчивого желания.
Во тьме Ричуэл Драйв она — вечное, недосягаемое солнце. Я хочу разразиться над ней грозой, окутать ее неистовыми молниями и самыми черными тучами.
Я хочу чуть больше, чем задушить эту вечно горящую в ней надежду, поставив ее перед собой на колени.
Это жестокая иллюзия — стремление к лучшему, чем есть у нее.
Я знаю, что это правда.
Но даже стоя в своей лаборатории, сжимая пальцы в карманах толстовки и чувствуя, как бинты и сломанные кости пронзают запястья яростной тупой болью, я понимаю, что мне никогда не дотянуться до нее в этом нашем бесконечном кружении друг вокруг друга.
Я не доверяю собственному желанию сохранить ей жизнь, единожды ею воспользовавшись.
Надежда.
Это все, что у меня есть.
Может быть, однажды я воссоздам эту комнату для нее, подальше от удушающего, мучительного зла моего отца. И у меня будет только одна стена.
В ней будут храниться частички Карии.
В собственности у моего отца много объектов недвижимости, но лишь в одном из них мне понравилось за ней наблюдать. Несколько раз, но был момент, о существовании которого она и не подозревает; украденный и выхваченный мною, словно какие-то крупицы меланхоличной радости.
Я следил за ней с Космо в отеле № 7.
Кария не шевелилась.
И ничего не говорила.
Ее руки безвольно свисали вдоль тела.
Он делал с ней все, что хотел.
Я так ясно представил, что нахожусь у него под кожей и чувствую ее кончиками пальцев.
Я даже его не убил, когда все было кончено, и это, определенно, успех.
Мне снова это нужно.
Снова нужно почувствовать это с ней.
И на этот раз, может, в далеком будущем, когда я опять за ней приду, и мне больше не захочется просто смотреть, это будет по-настоящему.
Глава 7
КАРИЯ
Комната зеленая. Она светится этим цветом.
— Я знаю, что тебе нравится, — шепчет мне на ухо Саллен, мое сознание пребывает где-то в туманном промежутке между сном и бодрствованием.
Бессмыслица какая-то.
Вокруг меня горит зеленый цвет. И в воздухе витает запах чего-то резкого, едкого; похожего на яблоки, но… не такого.
— Ты думаешь, я исчез и ничего не знал? Не следил? Думаешь, я не видел, что ты позволяла парням вытворять с тобой в темноте?
Мне на живот ложится холодная рука, кончики пальцев слегка прижимаются к моей обнаженной коже.
Обнаженной.
Рука.
Этот голос.
— Саллен, — лежа на спине, бормочу я, но мои подрагивающие веки такие тяжелые, что я вижу лишь изумрудный, лаймовый, ядовито-зеленый. Очень много зеленого. И в промежутках между морганиями у меня перед глазами мелькают банки, пузырьки, мензурки и колбочки.
Это не может быть по-настоящему.
Потому что Саллен Рул исчез два года назад и с тех пор так и не вернулся. Даже если бы он объявился, зачем ему вообще меня искать?
— В детстве ты была единственной, кто со мной разговаривал. Я должен был понять почему, знаешь ли.
Сердце колотится громко и сильно, но ясно я больше ничего не осознаю.
Вокруг очень много зелий. Каких-то снадобий. У меня закрываются глаза.
«Я не вижу, Саллен».
У меня под веками горит зеленый цвет.
Возникает ощущение приближающейся тени, затем моей щеки касается его теплое дыхание, и голос становится низким.
— Я наблюдал за тобой из своей комнаты, не так близко, чтобы ты увидела меня, если бы вдруг подняла глаза, но достаточно, чтобы уловить, как ты смеешься, улыбаешься и флиртуешь на нашей улице. Солнышко, но ты тоже поворачивала голову, оглядываясь назад. На мой дом.
Он медленно опускает руку ниже, скользя пальцами по косточкам вдоль моих бедер.
На мне ничего нет.
Ничего.
У меня в голове раздаются тревожные сигналы, расползаются по коже мурашками, впиваются в меня когтями и врезаются мне в мозг, но мое тело никак не реагирует. Я пытаюсь открыть глаза, но это бесполезно. Все мои клетки тяжелые, усталые и неподвижные.
— Крысы, змеи и приколотые за крылья бездыханные летучие мыши. Вот что было вокруг меня, когда я тебя видел. Декор моей спальни. Тогда она была неподходящим для тебя местом. Но иногда, когда Штейна не было дома, я себе это представлял. Я брал в руку свой член, закрывал глаза, и появлялась ты. Вставала передо мной на колени. Ждала. Никто никогда не прикасался ко мне так, как я, но в моих мыслях это был не я.
