и шепчет, что впереди еще что-то есть. Я сплю много и хорошо, наверное, добирая про запас или в счёт бессонных рабочих часов.
Этим утром я просыпалась так тяжело и неохотно, что совершила огромную глупость. На автомате взяла трубку, не посмотрев даже, кто звонит.
— Неужели ты, наконец, ответила?! — кричит трубка голосом мужа.
Почтибывшегомужа, отмечаю про себя, но всё равно внутренне сжимаюсь от предстоящего разговора. Ну что ж, бегать всегда невозможно, когда-нибудь это должно было случиться. Звонил он по пять раз в день, минимум, и это я не считаю незнакомые номера, сообщения слал сотнями.
Вернись, я всё прощу.
Всё пытался давить на жалость, выставляя меня виноватой. Конечно, это ведь я, эгоистка такая, виновата, что всё бросила и уехала, а не он — циничный предатель, осквернивший наш брак.
Всё, выдыхай, Эмма. Нервы тебе еще понадобятся.
— Доброе утро Марк. Не скажу, что рада тебя слышать, — отвечаю я, кривя душой только самую малость.
Я не хочу его слышать, потому что это очень, очень больно. Но, на самом деле, я так соскучилась по его голосу. Я соскучилась по его глазам, по его рукам, мне так хочется сейчас повернуться и увидеть его рядом, без костюма «идеального мужчины», а сонного, растрепанного, босого, в обычных пижамных штанах. Он бы щурился от солнечного света, прижимал меня крепко и целовал в макушку, желая доброго утра.
Ведь все это было еще пару лет назад. Мне казалось, мы были счастливы. Я даже никогда не обижалась на его ворчание, потому что, ну, человек он такой. Это не мешало мне его любить.
Всё это было, но было ли правдой?
И вот теперь я слушаю этот голос, в попытке оставаться холодной и здравомыслящей, а сердце разрывается. Сердцу ведь не прикажешь.
— Объясни мне, что происходит? Какого черта твой адвокатишка лично привез мне повестку в суд?
А, всё понятно, значит, Давид по своим каналам ускорил вручение повестки моему благоверному. БлагоНЕверному. Интересно, это вообще законно?
Хотя о чем я. Давид Аракелян и закон это почти синонимы, почти — только потому, что мой гениальный адвокат знает все ходы и лазейки, так что вывернет всё так, как надо ему.
Надо ему торт испечь. Или два. Боже, когда я получу развод, я испеку им с Мириам все торты мира.
— Марк, после того, как я застала тебя с этой соской в нашей постели, я имею полное моральное право подать на развод. Заниматься этим самой — как в грязи изваляться, видеть тебя больше не могу, — говорю я спокойно и холодно, а внутри воюют огонь и вода. Ярость и слёзы.
Я повторяю, что застала его в постели с другой, снова и снова, вслух, при каждой удобной возможности. Для меня это напоминание, что всё кончено. Для него — причина развода, которую я повторяю снова и снова, чтобы он не смог даже попытаться её обесценить. А обесценить её он, конечно, опять пытается. Но ничего не выйдет.
— Эмма, это полный бред. Ну ошибся, с кем не бывает, да не бывает моногамных мужиков! Все мужчины изменяют женам, все! Да, я виноват, что ты узнала, ну что теперь-то? Восемь лет, Эмма, восемь леткоту под хвост? — его голос из яростной истерики за секунду переходит в режим мягкого убеждения, и моё сердце ёкает. — Вернись, Эмма. Я найду, чем мне загладить вину и всё будет хорошо. Всё будет, как раньше, даже лучше. Ну, хочешь, детей заведем? Не ставь на нас крест, на ресторане…
Внутри растекается разочарование и оно кислое, разъедающее. А я-то, было, уши развесила. Не ставь крест на ресторане.
А как заливал, знал куда бить. Детей заведем! Заведутся они, ага. Так это просто, оказывается, ну как котёнка завести, значит?
А потом что? Сбыть няне, а самой пропадать в ресторане сутками, как он и хочет? Ну, как же, галочку-то поставила, есть ребенок. А где он есть, с кем?
Ярость затапливает меня целиком, слёзы заливают щёки, но это слёзы обиды и бессильной злости, а не потери. Удивительно, но я больше не оплакиваю его. Хватит.
— Иди ты в жопу, Марк! И подстилке своей привет передавай.
Отбрасываю трубку подальше и вытираю глаза ладонью. Какая там ностальгия, какая любовь, что в этом человеке вообще можно было любить? В попытке подкрепить правильные мысли, решаю позвонить Давиду.
— Здравствуй, дорогая, — слышится веселый голос в трубке. — Как ты устроилась?
— Привет, Давид. Всё в порядке. Я из окна вижу море, — говорю в ответ без улыбки в голосе, хоть и очень стараюсь придать ему доброжелательное звучание. Но как тут звучать позитивно, когда восемь лет твоей жизни оказались бессмысленными?
— Мариам передает тебе привет. А что с голосом? — тут же спрашивает он.
— Передавай ей тоже привет. А голос… Так ведь развод. Только что неосторожно взяла трубку, а там Марк, просил вернуться, а потом упомянул ресторан, и мне всё стало ясно.
Я медленно вдыхаю и выдыхаю в попытке вернуть себе самообладание. Ты на море Эмма, у тебя начинается новая жизнь, без указок, без нытья и манипуляций. Только твоя, классная, веселая жизнь. Да, пока всё грустно, но это пройдет.
— Я вручил ему повестку лично. Ты бы видела его лицо! Никогда не забуду, он раздулся весь, как рыба Фугу и всё рот открывал беззвучно. Жаль не сфотографировал, — Давид хохочет в трубку, и я невольно улыбаюсь.
Фугу — это хорошо. Но, говорят, если ее неправильно приготовить, можно встретить свою смерть. Это очень похоже на Марка, как я теперь понимаю. Ядовитый подводный гад.
— Спасибо, Давид. Я твоя должница.
— Забудь, Эмма. Мы же друзья, — улыбается он в трубку и мне становится очень тепло на душе. — Испечешь нам когда-нибудь торт.
Я обещаю ему все торты мира, а потом прощаюсь. Сегодня мне предстоит еще один поход к банкомату. На большее я пока не способна.
.
Местный лифт совсем не добавляет мне хорошего настроения, он старинный, тесный и скрипящий, прямо чудовище какое-то. Причем, форма еще такая странная, не квадрат, а тесный прямоугольник,
