моя жена, а ее на моих глазах обнимает другой мужик.
Я делаю к ним шаг. Меня удерживает Карина. Перехватывает за руку. Обернувшись, чтобы сбросить ее ладони и потребовать не лезть, наталкиваюсь на полный страха взгляд. “Не надо”, — шевелит одними губами. Да… сцену в парке устраивать и правда не надо, но бороться с собой сложно. Я едва способен выстоять. Чего не скажешь о Ясмин. Она, в отличие от моей расшатанной нервной системы, абсолютно спокойна. Хочу верить, что она прекрасная актриса. В то, что ей наплевать, не верю. Иначе зачем эти вопросы? Не от обиды же.
— Договорились о разводе? — уточняет Давид спокойным голосом.
Сука.
Развода ждет?
Не дождется.
И лапы его на ее талии покоятся. Все еще очень хочется их переломать. С трудом контролирую бурю эмоций.
Ну что, Динар? Вызвал ревность?
Усмехаюсь собственной глупости. Неужели я и правда думал, что получится раскачать Ясмин? И что у нее в рукаве не припрятано несколько козырей? Давид — один из них. Я о его существовании как-то подзабыл. А он вот… живой, настоящий. И судя по всему, планирует таким остаться рядом с моей женой.
Ясмин
— Что это было? — спрашиваю недовольно, когда отходим на приличное расстояние от парочки, состоящей из моего бывшего мужа и его подстилки.
Я честно пытаюсь всеми силами называть Карину иначе, но у меня не получается. Таких, как она, женщин, липнущих к мужчинам вне зависимости от того, хотят они этого или нет, я понять не могу, как ни пытаюсь. Вешаться на шею. Преследовать. Это ж надо настолько себя не уважать! Я бы даже от сильной любви так не смогла. И унижаться, отправляя свое полуголое фото якобы сопернице, у меня бы тоже рука не поднялась. Но то я, а то… она.
— А на что это было похоже? — невозмутимо интересуется в ответ Давид.
— Мы так не договаривались, — вторю его тону.
— С тобой — нет.
— Это еще что значит?!
Давлюсь возмущением, пока Давид открывает для меня переднюю дверцу своего автомобиля и помогает сесть внутрь. Я бы села назад, но устраивать сцены при бывшем муже не хочется. Сажусь и тут же сжимаю руки на коленях. Подбираю слова, чтобы донести до Давида, что вот так поступать без моего ведома нельзя. И при этом гоню от себя мысли, что мне понравилась реакция Динара. То, как он смотрел и злился. Как дернулся в нашу сторону, увидев, что Давид меня обнимает. Убеждаю себя, что это тешит самолюбие, только и всего.
Хлопает дверца. Я вжимаюсь в кресло, когда Давид наклоняется ближе. Отвернуться уже не успеваю, так что его щека мажет по моему подбородку, когда он тянется к ремню безопасности. Звучит щелчок, Давид отстраняется.
— Это чтобы не раздражало оповещение, — поясняет.
Сказать, чтобы я пристегнулась, он, конечно, не мог! Я на него злюсь. Попутно немного и на себя тоже.
— Как ты здесь оказался?
— А что? — хмыкает, заводя двигатель и странно косясь в мою сторону.
Это место некогда было наше с Динаром. Здесь, конечно, собирались и другие парочки, но Давид не мог о нем знать. Как, впрочем, и Карина, если Динар ей, конечно, не рассказал. Теперь эта локация утратила былой шарм и привлекательность. О ней знают все. И помощница Динара, и вот… Давид.
— Тебя отец заставил за мной следить?
Замечаю, сжимаются его челюсти. Недоволен?
— У нас с твоим отцом уговор, — поясняет, впрочем, спокойно.
— А со мной ты посоветоваться не хочешь? Я не ожидала тебя увидеть.
— В этом вся суть.
— И что мы пытаемся сделать? Вызвать у Динара ревность?
Давид смеется, словно мое предположение не имеет абсолютно никакого смысла, но проблема в том, что меня втянули в игру и совершенно не объяснили ни ее правил, ни цели.
— Кто-нибудь объяснит мне, зачем мы все это делаем?! И что мы вообще делаем?!
Давид упрямо молчит, делает вид, что сосредоточенно ведет автомобиль и следит за дорогой. Отец тоже рассказывает мало. Отвлечь разводом — это, конечно, хорошо, но если реально взяться за развод, то с его связями можно получить документ уже через неделю, но папе нужно не это. Что-то другое. И Давид тоже заинтересован, иначе бы не строил из себя влюбленного в меня при Динаре, тогда как за предыдущие полгода мы с ним едва обменялись парой фраз. Да и те звучали преимущественно от него и по большей части в приказном тоне.
— Будешь молчать? — продолжаю допытываться.
Давид сжимает руль крепче, останавливается на красный, поворачивается ко мне.
— Твой муж не хочет тебя отпускать и хочет видеть детей. Ты хочешь развод и планируешь не подпускать его к ним. При этом у него… есть определенные проблемы в бизнесе. Как думаешь, чему он будет уделять больше времени? Вернувшейся жене, которая всеми силами пытается получить развод, или бизнесу, где, скажем… не все так хорошо?
Он переводит взгляд на загоревшийся зеленый, трогается с места.
— Кстати, вот…
Он протягивает мне бумаги.
— Тимур просил завезти ему, но я думаю, он передаст это тебе, так что…
Белые листы я беру почему-то трясущимися руками. Перебираю, читаю. Заявление о разводе.
— Можно было подать в электронном варианте, так быстрее, но Тимур доверяет только бумагам, — усмехается. — Подпишешь, отдашь ему, думаю, дальше он все сделает сам.
— Ты за мной следишь? — спрашиваю в очередной раз.
— А как, по-твоему, я здесь оказался? Браслет… — он словно невзначай прикасается к браслету, который подарил мне якобы на праздник, когда мы уезжали.
— Здесь что-то встроенно, да?
— Да. Датчик. Я вижу твое местоположение.
— Только ты?
— Пока да, только я.
— Что значит пока? Ты собираешься поделиться моим местоположением с кем-то еще?
— С твоим отцом, например.
Мне хочется снять этот браслет, который неожиданно начинает ощущаться удавкой. Даже дизайн у него такой… массивный, с замысловатой непростой застежкой. Мне тогда, осунувшейся и, как мне казалось, страшной после родов, очень хотелось почувствовать себя желанной. Красивой и привлекательной женщиной. А Давид дарил подарки. Браслет, цветы. Говорил он очень мало, но каждый его приезд заканчивался чем-то безумно приятным для меня и детей. О них он тоже не забывал. Наде привез сережки, мальчикам костюмы. И не только их, разумеется! Были и игрушки, и сладости.
— Где еще есть датчик? — спрашиваю, с трудом сглотнув застрявший в горле ком. — У Нади в сережках?
Давид смотрит на меня странно. Не могу сразу определить, что выражает его взгляд, но от него отчего-то становится холодно. Мурашками покрывается все
