домой, так бы и поступила.
Никита схватил Василису за руку и нетерпеливо потянул к воротам. А она вдруг испугалась, что при встрече с родителями Никиты от волнения не сможет произнести ни слова.
– Проходи! – Никита распахнул дверь, пропуская ее вперед.
Внутри дом потрясал воображение, не меньше, чем снаружи – высокие потолки, светлые стены, дорогая мебель, напольные вазы с сухими цветами, картины в позолоченных рамах, великолепные люстры…
Они с Никитой вошли в столовую. Родители Никиты, Ангелина Алексеевна и Михаил Дмитриевич, уже сидели за столом. Никита был почти точной копией отца, только моложе на тридцать лет: те же светлые волосы, серые глаза, прямой нос, квадратный подбородок и сжатые в узкую линию губы. Никита так же сжимал их, когда ему что-нибудь не нравилось. Михаил Дмитриевич был в светло-голубой рубашке и сером костюме, а Ангелина Алексеевна – в роскошном изумрудно-зеленом платье, обтягивавшем ее стройную фигуру. Золотые браслеты и колье дополняли ее наряд. Рыжие волосы рассыпались по ее плечам, она поправила их, и Василиса заметила кроваво-алый лак на ногтях.
Ее мать наряжалась только по праздникам…
– Василиса, здравствуй! – приветливо улыбнулась Ангелина Алексеевна.
– Здравствуйте, – ответила Василиса, глядя на нее как кролик на удава.
Она впервые чувствовала себя так скованно. Конечно, родителей Никиты она видела и раньше: на тренировках или возле дома, однако родители Василисы и Никиты при редких встречах лишь сдержанно приветствовали друг друга. Теперь же предстояло поддерживать беседу. «И зачем только я согласилась», – корила себя Василиса.
Как ни странно, в этом прекрасном доме пахло чесноком и чем-то подгоревшим. От этот запаха Василису начло мутить.
– Садитесь, пожалуйста, – Ангелина Алексеевна сделала приглашающий жест.
Массивный стол из темного дерева и стулья с резными спинками и гобеленовой обивкой было не отличить от тех, что украшают залы Мраморного дворца в Санкт-Петербурге.
Василиса уселась, с ужасом думая, что вряд ли ей удастся проглотить хоть крошку. Никита, сидевший справа от нее, деловито накладывал себе на тарелку рис в соусе с осьминогами, креветками и мидиями (Василиса удивилась, увидев у него в тарелке ракушки). Ангелина Алексеевна изображала гостеприимство, постоянно спрашивала у Василисы, не хочет ли та еще салата и не подлить ли ей сока в стакан. Михаил Дмитриевич молчал и сосредоточенно жевал, глядя в тарелку, а когда поднимал голову, то окидывал Василису таким угрюмым взглядом, что ей хотелось съежиться. Не так она себе представляла эту встречу.
Когда с ризотто было покончено, наступило молчание, нарушаемое лишь тиканьем больших, размером с фитбол [6] часов. Ангелина Алексеевна вышла, чтобы подать чай. Василиса удивилась, неужели эта изящная женщина сама занимается домашними хлопотами? Представить, как она чистит картошку холеными руками или орудует шваброй, было решительно невозможно. Весь вечер женщина казалась напряженной, как будто боялась сделать неверное движение или сказать лишнее слово.
Скомкав салфетку и бросив ее рядом с тарелкой, Михаил Дмитриевич откинулся на спинку стула. Сложив руки на груди, он переводил тяжелый взгляд с Никиты на Василису и обратно.
– Ты ведь тоже играешь в «Ониксе»? – наконец спросил он, обращаясь к подруге сына.
– Пап, ну, конечно, – закатил глаза Никита. – Ты же сто раз видел Василису, когда приезжал забирать меня после игры.
– Извини, не запомнил, – пожал плечами Михаил Дмитриевич. – И давно играешь?
– Нет, мы ведь здесь живем только с этого года… Раньше я играла в родном городе. В Ахтубинске. Родители специально переехали, чтобы я могла заниматься в «Ониксе».
– Ахтубинск… Интересно, – Михаил Дмитриевич поскреб подбородок. – А кем работают твои родители?
– Ну… мама в школе преподает, поэтому она быстро нашла тут новую работу. А папа – инженер-конструктор на заводе тракторных деталей.
– Любопытно. То есть никто в семье в баскетбол не играл?
– Нет. Но когда я в восемь лет пришла в наш местный клуб, поняла, что это мое! – Когда речь заходила о баскетболе, Василиса всегда оживлялась. – Я посмотрела записи почти всех матчей «Голден Стейт Уорриорз» и «Оклахома – Сити», это мои любимые команды! Еще мне очень нравится «Милуоки». Никита говорит, что ему тоже!
Михаил Дмитриевич вздохнул так, словно был готов умереть от скуки. Он обернулся к двери, ведущей на кухню. В этот момент Ангелина Алексеевна вышла оттуда, с трудом удерживая в хрупких руках большой медный поднос, на котором стояли фарфоровый заварочный чайник, сахарница и четыре чашки. Вслед за посудой он принесла конфеты и тарелку с печеньем – кажется, тоже домашним.
Чашки позвякивали о блюдца, когда Ангелина Алексеевна расставляла их на столе, слегка дрожащими руками. Василиса спохватилась и предложила помочь ей, но та, обезоруживающе улыбнувшись, отказалась. Разложив ложки и льняные салфетки, Ангелина Алексеевна несколько раз передвинула их и продолжала поправлять, пока не добилась идеальной симметрии. Она так суетилась, что хотелось остановить ее и спросить, все ли у нее в порядке. В семье Василисы сервировке стола уделяли гораздо меньше внимания. Все просто вместе садились за стол, ели а потом убирали посуду. Никому и в голову бы не пришло думать о том, идеальным ли треугольником свернута салфетка.
Наконец Ангелина Алексеевна перестала мельтешить, села и беззвучно отпила из чашки… И тут Василиса заметила, что на столе нет маминой шарлотки.
– Извините, – растерянно сказала она, – мама там передала к чаю…
– Да-да, дорогая, я видела, – прощебетала Ангелина Алексеевна. – Но Михаил ест только то, что приготовлено мной. Но маме передай нашу благодарность.
– Хорошо, – смутилась Василиса.
Настроение Никиты тоже заметно испортилось, Помрачнев, он угрюмо смотрел в чашку, будто пытался вскипятить чай взглядом.
– Василиса, – подал голос Михаил Дмитриевич, отправляя конфету в рот, – а знала ли ты, что дедушка Никиты тоже был баскетболистом?
– Нет, – ответила она.
– Мой отец и дедушка Никиты, Дмитрий Лебедев, играл в баскетбол еще в Советском Союзе. Позже он стал тренировать команду в Нижнем Новгороде. Можно сказать, я вырос на баскетбольной площадке, – усмехнулся Михаил Дмитриевич. – Отец брал меня с собой на тренировки, пытался научить играть. Получалось у меня скверно, и, когда я стал старше, отец решил, что лучше мне прекратить тренировки и заняться чем-то по-настоящему важным – экономикой. А вот Никиту он тем не менее отдал в «Оникс», хотя я и возражал. Отец считал, что у него большое будущее. И вот сейчас, подводя своего покойного деда, Никита почти забросил баскетбол, стал меньше тренироваться…
У Никиты дернулась щека.
– Пап, не начинай.
– Но это ведь правда, сынок. Тренер говорит, что твои результаты ухудшились. И ты знаешь в чем причина. Тренировок в клубе недостаточно, нужно и самому заниматься.
– Да мы с Васей почти каждый день занимаемся! –
