— Верно, — согласилась Люси. — Мы ее видели. Она родилась одаренной. Винченцо распознал в ней этот дар еще в детстве, и Джорджоне тоже разглядел его сразу, как родственная душа. Он мог получить любую, но ему нужна была именно она.
— Что-то мне здесь видится мифологическое, — сказала я. — Или шекспировское. «Как ты считаешь, мог быть наяву приснившийся мне человек?»[35]
— А еще Данте или Петрарка, — предположил Рональд, — только связь не платоническая, а вполне себе телесная. В конце концов, он ведь увенчал ее лаврами.
— А еще это здание! — воскликнула Лидия.
— Да, полагаю, комнаты надо уже сейчас отгородить музейным шнуром, чтобы публика не ходила куда не надо. Теперь вы живете в музее, синьора, — улыбнулся Маттео.
— Ну, уж я-то нет. Здесь наш дом.
— Значит, она писала фреску в положении? — уточнила Лидия.
— Да, — ответила Люси. — И в минуты радости, а не горя. Все это сияние — это сияние новой надежды, а за спиной у нее долины Кастель-франко. Она появляется, исцеленная землей его родины.
— В общем-то, можно сказать, что природа часто выступает у Джорджоне главной героиней, — поделился размышлениями Рональд. — Райская красота Аркадии. Он, по-моему, воспринимал ее, прежде всего, как аллегорию — хотя про морковку в огороде мне понравилось.
— У Клары не было своего собственного мира как такового, — решила я. — Разве что Винченцо. Нукка, видимо, сошла с ума. И, судя по всему, умерла она от рака. У них тогда существовали болеутоляющие? Ужасная смерть.
— И да, — вставила Лидия, — Клара правильно догадывалась, что все дело в приданом. Нукка хотела прибрать к рукам немалое состояние семьи Катена и оставить собственным дочерям. Клара говорит, она пыталась пролезть в аристократки, купить себе там местечко. И кажется, все к тому шло, но ее сгубила паранойя — всюду ей мерещились евреи. Если бы не Винченцо, Клару давно бы уже упекли. Приезд Нукки в Рипозу — очередная попытка мачехи избавиться от ненавистной падчерицы. Напугать до смерти в момент наибольшей уязвимости. Выставить блудницей.
— Интересно, Нукка знала, что они поженились? — спросила Люси. — Наверное, даже если знала, все равно не смогла бы удержаться. Так всегда в сказках. Колдовство рушится только после гибели злой ведьмы.
— Но у Клары была воля к жизни, — вмешалась я. — Посмотрите на лицо Лауры. И еще она испытала самое настоящее неоплатонистское откровение, будучи преображенной силами вселенной. И то приключение в пещере! Клара ведь в буквальном смысле вышла из тьмы на свет.
— Мифопоэтический персонаж, — рассмеялся Рональд. — Джорджоне, наверное, понравилось. С Персефоной на руках. На фреске Z изображен Аполлоном, богом солнца; не Гадесом, царем подземного мира, а светом, который ее озаряет, светом Кастель-франко, светом гения.
— Прелестно, — улыбнулась Лидия. — Но все-таки саму себя она пишет в образе Фортеццы, так что своих заслуг тоже не умаляет.
— Фреска — полностью ее достижение, — подхватил Маттео. — Как ты там говорил, Рональд, сколько экспертов из десяти приписали бы ее Джорджоне? А на втором месте ранний Тициан? Неплохо.
— Узнать бы, что случилось с ребенком, — пробормотала Люси. — А еще с Таддеа. И с Винченцо.
— Катена дожил до тысяча пятьсот тридцать первого года, — ответил Рональд. — Я еще раз глянул завещания, там в основном про его братьев, пасынков — имен не называется — и религиозное братство. Он был очень щепетильным, то и дело менял душеприказчиков. Возможно, в числе пасынков значился и сын Клары. Судя по всему, Катена остался холостяком, хотя кое-какое имущество в завещании назначается некой загадочной особе по имени Доменика. Он обрел довольно большую известность как художник, упоминается у Бембо. А вот судьбу Таддеа вряд ли получится проследить.
— Если только сами не возьмёмся, — возразила Лидия.
— Винченцо любил сестру, — заметила Люси, — и любил Z. Наверное, он по ним сильно тосковал. Невозможно представить, чтобы он их забыл. Я лично надеюсь, что эта Доменика или кто другой хоть немного скрасили его жизнь, он того заслуживал. А старушка мать? С ней что сталось?
— Col tempo, — вздохнула я.
— Точно.
— «Спешите розы рвать», — продекламировал Маттео. — Они успели.
— А текст на свитке, Маттео? — вспомнила Лидия. — Удалось разобрать?
— Да. Пойдемте, покажу.
С бокалами в руках мы в который раз поднялись в комнату с фреской. Лицо Клары казалось знакомым и родным, вся ее жизнь отразилась в нем.
Лидия, подойдя к стене, пристально вгляделась в свиток.
— Я правильно догадываюсь, Маттео?
— Да, похоже. Хотя моей латыни здесь недостаточно.
— Что там? — поинтересовалась Люси.
— Я говорила, что в бумагах из шкафа обнаружила «Энеиду»? Здесь тоже она, отрывок из «Энеиды» — видимо, тут ее хорошо знали. И Винченцо ведь привозил ее Кларе почитать? Это речь, которую Эней держит перед Дидоной, правительницей Карфагена, принимающей потерпевших поражение троянцев на своей земле. И конечно, царица без памяти влюбляется в Энея. Почему именно этот отрывок? Как знать, может, Клара хотела таким образом почтить прах Z. Странно.
— Что там говорится? — спросила я.
— Отрывок довольно известный, я его более или менее помню. — Лидия начала декламировать: — «Реки доколе бегут к морям, доколе по склонам горным тени скользят и сверкают в небе светила… — эта часть скрыта в скрученной части свитка, — имя дотоле твое пребудет в хвале и почете»[36]. Наверное, самая известная цитата из всей поэмы.
— По-моему, подразумеваются его картины, — предположил Рональд. — Реки, горы, облака… Характерные черты его пейзажей.
— Они — и не только, — поправил Маттео. — Гораздо большее.
За окном быстро сгущались сумерки, мы стояли в полумраке, но лицо Клары светилось по-прежнему.
— Момент открытия, спасения, — размышляла Лидия. — Может, это он имеется в виду? А судьба Дидоны роли не играет.
— И все равно сюжет вышел пророческим. Она ведь так и не оправилась после его смерти. Тот визит к Чечилии оказался, по сути, предательством.
— Не все решает судьба, — возразила Лидия. — Есть еще сама жизнь.
Она застыла, прямая и строгая, с суровым и задумчивым лицом.
Маттео и Рональд разрабатывали планы дальнейших действий. Хотелось бы надеяться, что лавры достанутся обоим и они разделят славу — как Джорджоне и Катена. Ренцо тоже придется посвятить, но теперь его докладик уже ничего не испортит и никому не навредит. Он может назвать Клару монахиней, чтобы подтвердить свое изначальное предположение, но отрицать ценность и красоту работы он не станет. И ему придется сослаться с трибуны на Рональда — в конце концов, Рональд его протеже. Даст свое благословение и получит благодарность. Ренцо останется признанным авторитетом, его это должно удовлетворить.
