— С сегодняшнего дня ферма закрыта. Я не могу больше рисковать. Я не знаю теперь, кому можно доверять. Я не позволю, чтобы моя семья превратилась в объект насмешек. Мне плевать, что Хейвуд Кении говорит обо мне лично, но никто не смеет чернить нашу фамилию и эту ферму. Вам выплатят все деньги, которые вы заработали бы до конца сезона. Мы начнем все сначала следующей весной. Закрывайте кондитерский цех, убирайте яблоки в холодильные камеры и отправляйтесь по домам. Этот яблочный сезон закончен.
Некоторые из женщин заплакали. Люди пытались отговорить меня, просили изменить решение: ведь был только ноябрь.
— Это все по моей вине, — прошептала Эдди. Я обняла ее и прижала к себе.
— Нет, это все началось задолго до твоего рождения.
Для нее мои слова не имели смысла, но ято все понимала. Пришло время собирать урожай посеянных жертв и тайн.
Я оставила всех стоять в павильоне, а сама вернулась в дом.
К декабрю ферма стояла темная, пустая, незнакомая, но мы не чувствовали себя в большей безопасности. Дэвис начал носить пистолет под рубашкой, переняв эту манеру у Якобека. Люсиль привезла сторожевых собак, и теперь немецкие овчарки дважды в день обыскивали мой дом и амбары. Всю почту сканировали, просвечивали, а потом вскрывали специально приставленные люди в резиновых перчатках. Я согласилась и на другие меры безопасности, так что очень скоро мои старые окна с волнистыми стеклами выстроились на чердаке, а их место заняли новые конструкции с затемненными пуленепробиваемыми стеклами и очень прочными рамами.
Эдди стояла у одного из таких окон рядом со мной и грустно смотрела на улицу.
— Какой наивной маленькой девочкой я была! — тихо сказала она. — Эта прекрасная Долина ничем не отличается от остального мира. Все зависит только от моих ощущений. И безопасность в том числе.
Я обняла ее.
— Мы должны носить нашу безопасность с собой, как черепаха носит свой панцирь. Наш дом там, где мы сейчас, и мы должны верить, что у нас есть все, чтобы чувствовать себя защищенными.
Эдди слегка улыбнулась.
— Но вы никогда отсюда не уезжали. Я улыбнулась в ответ,
— Яблоки трудно везти на черепашьем панцире. Она уткнулась мне в плечо.
— Что нам с Дэвисом теперь делать? Еще раз все хорошенько обдумать? Изменить наши планы?
— Нет. Живите, отдыхайте и ждите ответов. Потому что яблони иногда говорят с нами.
— Хаш! — Эдди посмотрела на меня с укоризной.
— Именно так. Они говорят.
Эдди вздохнула. Тогда я попытаюсь услышать. Она положила мою руку к себе на живот. Я почувствовала, как мой внук удовлетворенно пошевелился. Малыш был в безопасности внутри нашего панциря.
Я сидела на пороге старого амбара. Была холодная звездная ночь. Разумеется, Якобек тут же выследил меня и сел рядом.
— Я не могу дышать в доме, — сказала я.
Месяц и миллионы ярких звезд заполняли темный купол неба. Ни одного огонька на вершинах гор. Мы были одни на планете — он, я и тяжесть молчаливого ужаса, от которого меня бросало в дрожь.
— Я не знаю, что мне делать, Джейкоб.
— Нет, знаешь.
Я думала, он сейчас скажет: «Расскажи мне о том, что ты скрываешь», но Якобек только обнял меня, не говоря ни слова. Он гладил меня по волосам и молчал, лишь прижимая все крепче к себе. И мы поцеловались. Это было так просто, так естественно, как эта ночь, и так же сложно, как звездное небо. Чувство ужаса снова забралось мне под кожу. Все старинные поговорки жителей гор, все суеверия, старые и новые, не могли развеять этого чувства.
— Чтото страшное надвигается на нас из этой темноты. — Я кивнула в сторону мира, отделенного от нас горами. — Чтото ждет своего часа.
— Я знал об этом всю мою жизнь, — ответил Якобек.
Я всегда продавала яблоки, словно они были оберегающим нас талисманом, которым я откупалась от мира за пределами моей Долины. Но по ночам мне снились ужасные деревья, выраставшие из тех семечек, которые сажала не я, и я не могла знать, какие плоды они дадут. На меня накатывали страхи и отступали. Это было предчувствие. Мир посягнул на все самое дорогое для меня. И угроза исходила не от тех, кто ненавидел нас, — нет, она поднималась из прошлого. Ни ограда, ни охрана, ни оружие не могли этому помешать. Я смотрела на телефоны, словно они могли убить меня без предупреждения.
Это случилось за несколько дней до Рождества.
Я чувствую, когда женщинам больно. Не нужно быть сверх меры проницательным человеком, чтобы понять, когда мучается другое человеческое существо. Но, учи-тывая мое прошлое, я куда более опытный эксперт, чем большинство мужчин. Я сразу понял: случилось нечто такое, что ударило Хаш больнее, чем все ее остальные секреты.
Я лежал на кровати в своей комнате, как раз над ее спальней, когда услышал, как у нее зазвонил телефон. А потом она мерила шагами комнату несколько часов подряд. Я тоже встал и принялся шагать взад и вперед, но половица подо мной скрипнула, и Хаш замерла.
Она слышала меня, а я слышал ее.
Но Хаш не попросила меня о помощи. А я не знал, как эту помощь предложить. И нуждается ли она в ней, я тоже не знал.
— Черт побери! — выругался я шепотом.
В ту ночь я спал мало и на следующее утро двигался недостаточно быстро. Я не успел поговорить с Хаш до того, как в кухню спустились Эдди и Дэвис. Дэвис при-готовил завтрак для Эдди. Хаш приготовила завтрак для Дэвиса и для меня. После завтрака нам с Эдди предсто-яло мыть посуду — у нас четверых уже была своя систе-ма. Всего за несколько месяцев мы стали семьей. Я даже не пытался говорить с Хаш о том, что это время значило для меня.
— Я еду в Чаттанугу, — объявила Хаш. — Вероятно, я не вернусь до завтрашнего утра.
— Ты хочешь навестить Эбби? — спросил Дэвис.
Мне показалось, что поведение матери его не удив-ляет. Даже то, что Хаш уедет с фермы на целый день по-среди рабочей недели, когда ее родственники будут суе-титься в Амбарах, отправляя последние заказы.
— Да. У нее какие-то проблемы с мужем. Я должна поехать.
Хаш поцеловала Эдди в макушку, взъерошила тем-ные волосы Дэвиса, обошла меня стороной, как чумно-го, и вышла из кухни.
Я сидел, молча глядя в тарелку с оладьями, которые Хаш испекла специально для меня. Потом спросил:
— Кто такая Эбби?
— Она старый друг моих родителей. Муж Эбби и мой отец увлекались гонками и там подружились. У ее мужа много денег. Очень много. Он был инвестором па-пиной команды.
Дэвис принялся за свои оладьи, а Эдди потянулась за плошкой с хлопьями. Одна ее рука лежала на значи-тельно подросшем животе, словно защищая младенца. Накануне она предложила мне послушать, как двигает-ся малыш. Я поднес было к ее животу изуродованную уку, но потом одумался и положил ей на живот другую, не хотел пугать маленького.
