Есть, правда, еще и Тинкер, которая тоже влюбилась, во всяком случае, ей так кажется. Но разве можно сравнить ее такое незрелое чувство к Тому Страуссу с той любовью, которую я испытываю к Майку с четырнадцати лет? Да, я, конечно, хвастаюсь, но кто бросит в меня камень? На следующее утро после того, как Джастин получила мое письмо, она позвонила мне и очень мило восторгалась. Она немного знает Майка, он ей нравится, и она всегда отмечала его работы.
Клянусь вам, слушая, как она рассказывает про то, что безумно рада за меня, я представляла себе, как она уже мысленно планирует свадьбу, думает, какого оттенка подобрать мне платье, и волнуется по поводу того, что мне придется оставить работу после рождения ребенка.
Я не сказала ей, что не стоит беспокоиться о том, о чем и разговор еще не заходил. Должна признаться, меня и саму посещали подобные мысли. Но я себя останавливаю и начинаю думать по принципу «живи сегодняшним днем», который мы с Майком по обоюдному согласию приняли. Это молчаливое соглашение было достигнуто, когда я была сама на себя не похожа, потому что со мной обычно такого не бывает. Правда, в последнее время я уже и не знаю точно, какая я на самом деле. Мне все труднее рассуждать логично, и я совершенно не справляюсь со своей работой, которая заключается в том, чтобы следить за девочками и едва ли не держать их под домашним арестом.
Мне, естественно, пришлось рассказать Джастин про разговор с Некером и про то, что он ждет ее к показу. Она замолчала так внезапно, услышав про это, что я не стала говорить про то, что уверила его в этом. Да, я трусиха, но я же все равно поняла, что Некер мне не поверил.
День показа приближается, и я решила ежедневно видеться с Тинкер и проверять, в каком она состоянии. Поймать ее можно только после ее урока танго, потому что я не имею права вмешиваться в священнодействие, которое творится в ателье у Ломбарди, и не могу рассчитывать на то, что мне удастся застать ее, когда она заскакивает в отель принять ванну и переодеться. Видно, мастерская Тома не предоставляет необходимых удобств, но, когда Тинкер наконец кончает работать с Ломбарди, что бывает обычно поздно вечером, она мчится к своему художнику. Могу себе представить, что бы она сказала, если бы я решила им помешать.
Мне по-прежнему не особенно нравится этот Том Страусс, хотя, кажется, он не слишком похож на современного искателя приключений. Он не плейбой, не испорченный сынок богатых родителей и не стареющий миллионер; он не фотограф, не ученик фотографа, не служащий модельного агентства, не дизайнер и никак не связан с кино; у него нет «порше», титула или делового компаньона, умирающего от желания пригласить Тинкер поужинать у него дома. Другими словами, он вовсе не так ужасен, как те, кого удается обычно подцепить безголовым девчонкам-манекенщицам на улицах Парижа, но я никак не могу поверить, что он не пользуется ею тем или иным способом. Все и всегда пользуются манекенщицами. Ну, сходил бы он по ней с ума, если бы она не была моделью? Стали бы сексуальные безумицы валяться у ног Пикассо, если бы он был простым маляром?
Танцевальная студия сеньоры Варга находится на какой-то улочке между площадью Мадлен и вокзалом Сен-Лазар. Слава богу, что в нашем распоряжении осталась еще одна машина с шофером!
Сеньора — тощая дама лет пятидесяти пяти, и выглядит она так, будто никогда не покидала Буэнос-Айреса. Носит она узкую черную миди-юбку с разрезом до бедра и черную блестящую блузку. Ее гладкие волосы разделены пробором посередине, а сзади уложены в пучок, украшенный старинными шпильками с драгоценными камнями.
Такой осанки, как у сеньоры, я не видела ни у кого, но ростом она едва по плечо Тинкер. Когда они танцуют и Тинкер ведет, видно, что делает она это, превосходя саму себя. Ей не дана таланта танцевать. Моему опытному глазу видно, что, даже когда сеньора идет назад, она все равно ведет Тинкер, а Тинкер этого даже не осознает. Сеньора Варга, как ни старается, просто не может быть ведомой кем-то таким неопытным, как Тинкер. И, думаю, ей раньше никогда не приходилось учить женщину танцевать мужскую партию.
Естественно, они разучивают американское танго. Даже хорошему танцору нужно не меньше полугода, чтобы осилить аргентинское. А я все никак не могу понять, как изменит этот танец походку Тинкер. Да, это танец ритмичный, страстный, дерзкий, но как это будет смотреться на подиуме?
А Тинкер день ото дня все бледнее. В танце она вновь обретает свою замечательную способность быть тем, что хочет увидеть зритель, но это исчезает, как только смолкает музыка. И я вижу хрупкую возбужденную девушку, исполненную почти безумной решимости, которая к тому же недосыпает. Может, это и странно, но она сейчас красива как никогда. Ее дивные глаза сияют еще ярче, чем обычно, и она в восторге от моделей, которые сейчас создает Ломбарди. У нас нет времени обсуждать их подробно — сеньора не дает своей ученице даже дыхание перевести, — но Тинкер считает, что работает он вдохновенно. Будем надеяться, что это так и есть.
* * *
Пичес Уилкокс никак не думала, что это безумие будет продолжаться. Она была изнасилована в своей собственной спальне Марко Ломбарди, он унизил ее, даже ударил… а она его по-прежнему хочет, причем безудержно. Для нее стало наваждением каждое мгновение той сцены, которая произошла несколько недель назад. И она снова и снова стонет при воспоминании об этом, Но не от унижения, а сокрушаясь о том, что она сама так рассердилась, что не позволила ему удовлетворить ее. Повторяя про себя его слова: «Сейчас, сейчас и ты кончишь… я знаю, как ты любишь», она готова была локти себе кусать от злости на саму себя.
Может, последнее удовольствие освободило бы ее от него, а может, она бы мучилась отвращением к себе, ненавидела бы себя за свою слабость. «Нет, хуже все-таки остаться возбужденной и неудовлетворенной, — сказала она себе. — Ты сохранила остатки собственного достоинства, а с чем осталась — с дамскими снами…» Пичес Маккой Уилкокс не нравилось просыпаться посреди ночи с ощущением, что, проспи она еще несколько секунд, оргазм, к которому она почти приблизилась во сне, наконец случился бы.
Пичес никак не могла придумать, как, не унижаясь, восстановить свои отношения с Марко, и тут вдруг вспомнила о вечеринке, которую пообещала устроить для девушек-моделей. Как раз то, что нужно! Марко обязательно должен быть на коктейле в честь девушек, тем более что Жак Некер тоже приглашен.
Пичес и чета Некеров вращались в Париже в одном кругу. Она не стыдилась признать, что не успели похоронить Николь, как она положила на Жака глаз, это вполне естественно. Но ни ей, ни еще двум десяткам дам их круга добиться ничего не удалось. Да, этот швейцарец, высоченный и сексапильный, отлично подошел бы на роль ее второго мужа. Она бы быстро отучила его гореть на работе. Ее безошибочная интуиция подсказывала ей, что в постели Жак страстный любовник. Да, это, пожалуй, большая потеря, и прежде всего для него самого, что он выбрал жизнь магната-монаха, ведь вокруг него столько возможностей. Но швейцарцы такая особенная нация, про них ничего нельзя сказать наверняка. Может, он по-настоящему любил покойную Николь?
