— Ты уже была здесь раньше? — не в силах скрыть своего разочарования, спросил Платон.
— Нет, я здесь впервые.
— Но ты словно наизусть знаешь ресторанное меню!
— У меня хобби — собирать ресторанные меню.
— Это неправда. Ты только что придумала, — напряженно глядя на меня, сказал Платон. Он выглядел растерянным.
— Да, придумала. Прикинулась Филиппом Киркоровым. Говорят, он собирает. Ну, куда уж мне угнаться за его широкомасштабными заграничными поездками.
— Даже с мужчиной, который может практически все?
— Даже с таким, — стало ясно, что Платон помнит о существовании соперника. Интересно, он все еще готов стать одним из катетов равностороннего треугольника или гипотенузой?
Официант принес заказ. Мы подняли бокалы. Глядя в глаза Платона, жадно ловившие каждое мое движение, я вдруг ощутила щемящую жалость. Это нечестно с моей стороны — не сказать ему правды. Ведь самое важное я утаила. Поэтому после первого тоста за наше знакомство, я едва прикоснулась к еде. Я не могла есть, испытывая угрызения совести. В зале мягко, негромко звучали песни Шарля Азнавура, и с каждым куплетом песни о любви, легко понимаемой мной, мне становилось все более не по себе.
— Что с тобой? — Платон наполнил бокалы.
Не забывая об обещании, данном Варьке, я не могла отказаться от такого царского напитка. Я не Лада, но в этот момент искристое шампанское было для меня живительным бальзамом, средством раскрепоститься и наконец сказать всю правду. К тому же меня невероятно беспокоило появление Платона в моей спальне. Этот мужчина вел себя так, как будто между нами ничего не было. Он ни словом, ни взглядом не дал мне понять, что на самом деле мы были уже близки. Этот ужин в ресторане — словно шаг назад, общепринятая очередность событий. Знакомство, несколько случайных встреч, ужин в ресторане, а потом… Здесь возможны варианты, самый пикантный из которых мы каким-то образом успели поставить на первое место.
Я держала бокал в руке, делая вид, что наблюдаю за искрящимися пузырьками, рвущимися к поверхности. На самом деле я подыскивала слова, чтобы наконец разобраться в том, что же было и чего не было. В конце концов я не нашла ничего лучше, как спросить:
— Вы носите булавку для галстуков?
— Да, конечно, но не всегда.
— От чего это зависит? — Мне казалось, он должен был догадаться, к чему я веду. Ведь у него исчезла та самая булавка, которая сейчас преспокойно лежала в моем ящике.
— От настроения, наверное. От того, какое впечатление хочется произвести. Но, честно говоря, — Платон посмотрел по сторонам, будто боялся, что его кто-то услышит, — я гораздо спокойнее себя чувствую без всех этих штучек.
— Значит, сегодня вы не собирались произвести впечатление и настроение у вас далеко не торжественное, — заключила я, глядя на расстегнутый ворот его белоснежной рубашки.
Надо сказать, что мы смотрелись отлично: светло-серый костюм Платона и мое светло-бежевое платье сочетались прекрасно. Я всегда обращала внимание на то, как одета пара. Не мужчина и женщина в отдельности, а именно пара. Это всегда показатель, насколько они подходят друг другу. По моей личной десятибалльной шкале я выставила нам с Платоном девятку, да и то из ложной скромности.
Короче говоря, я так и осталась ни с чем со своими наводящими вопросами. Даже обидно стало, честное слово. Вместе с тем на меня вдруг накатила паника: когда Лева вернется, я должна обязательно рассказать ему и о ресторане, и о походе в магазин с Владимиром. Я даже не скрою от него поход в кафе и на выставку с Ладой, разве что опущу некоторые детали. Но как быть с этой булавкой для галстука? Она — прямое доказательство измены, а с этим уже шутить нельзя. Я погорячилась, когда говорила Варьке о спокойной реакции Лузгина на мой поход в ресторан. Как же быть с этой чертовой булавкой? Я ее выброшу! Я не стану больше ни о чем расспрашивать этого папиного тезку. Я вообще больше не хочу ни с кем и ни о чем говорить.
Залпом выпив очередной бокал шампанского, я снова прислушалась к тому, что говорил Платон, причем исключительно для меня. Он вообще сегодня много говорил, развлекал меня по полной программе. Да, мне попался хороший собеседник, но это ничего не меняло. Вырвавшись из липких пут своих не самых радужных мыслей, я услышала фразу о том, что мы подходим друг другу, потому что он это чувствует, и я это знаю. Мною снова попытались манипулировать. Я была уверена, что пришло время открыть карты.
Официант как раз принес десерт. Платон предложил мне шампанского, но я отрицательно покачала головой. Я испытывала наслаждение от этого чудесного напитка, но, кажется, больше не стоит. Легкое головокружение, это не помешает мне ясно изложить свои мысли, что я и собралась незамедлительно сделать.
— Платон! — я посмотрела ему прямо в глаза.
— Сейчас ты скажешь что-то важное, — улыбнулся он. — Моя сестра заметила у тебя эту манеру пристально смотреть в глаза перед тем, как сказать что-то важное.
— Сестра успела это заметить? — Это меня обескуражило.
— Да, представь себе. Она у меня психолог со стажем.
— Неужели? — искренне изумилась я. — Тогда она должно быть рассказала тебе массу интересных вещей обо мне.
— Она именно так и сделала, Васенька, — Платон осторожно взял мою руку и прижал к щеке. Это показалось мне в высшей степени возбуждающим. Я понимала, что меня сносит очередная волна желания, которое так искусно вызывает этот голубоглазый соблазнитель.
— Что же она сказала? — Мне было интересно узнать, насколько проницательна Рита.
— Она сообщила мне очень важные вещи. Во-первых, что ты неуверена в себе и тебе нужен рядом сильный мужчина. Сильный не физически, а возможностями, связями, благами, которые помогут тебе обрести равновесие. — Платон вопросительно смотрел на меня.
— Продолжай.
— Во-вторых, она сказала, что ты наверняка замужем и твой супруг сейчас в отъезде. В-третьих, она предположила, что у вас сексуальные проблемы. У тебя глаза…
— Довольно! — я резко оборвала его. Значит, все мои признания не имели значения? Этот мужчина знал все, но все-таки шел ва-банк.
— Давай перейдем на ты? — вдруг предложил Платон.
— Не стоит этого делать, — не меняя позы, ответила я. — Я действительно замужем, и это делает невозможным продолжение наших отношений.
— Все мы периодически бываем женаты, замужем, — усмехнулся Платон. — Если бы все были так патологически верны друг другу, откуда бы, по-твоему, взялись любовные треугольники?
— Это не для меня!
— Брось. Ты — современная женщина. Ты должна получать от жизни все. Секс — это почти все. Желательно еще маленькое дополнение в виде материальных благ. Они делают секс желаннее, острее, позволяют думать только об ощущениях, а не о том, что завтра готовить на завтрак. Ты понимаешь меня?
— Я не хочу тебя больше слушать, — я не заметила, что выполнила просьбу Платона — перешла на ты. Его губы задрожали в довольной улыбке. Я была готова встать из-за стола, но Платон остановил меня. Его рука легла поверх моей.
— Подожди, — с досадой сказал он, — что за детство? Мы взрослые люди, давай поговорим по-взрослому.
— Тогда скажи, чего тебе надо?
— Тебя.
— Это пошло, — я испытывала отвращение к себе за то, что позволила ему так далеко зайти. Теперь я твердо знала, что мое счастье в моих руках, и не только мое. Я четко осознавала всю нелепость приключений выходного дня. Словно снова включился участок мозга, ответственный за чувство долга, нравственность, верность.
— Это правда. Я не скрывал этого с первых мгновений, как только увидел тебя. Ты читала в моих глазах желание, и тебе это нравилось. Что же случилось теперь?
— Я не должна была соглашаться на встречу. Не должна была брать твой номер телефона. Извини, если нарушила твои планы, — и вот тут я сказала лишнее. — Я хочу сама заплатить за себя.
— Не делай этого, — глаза Платона горели негодованием. — Я достаточно наказан за свою самонадеянность. Достаточно, не унижай меня еще больше.
