— Почему? — не понимаю я.
— Едем знакомиться с моей семьей, — чеканит он, гладя меня по взмокшей спине.
— Правда? — я вся съеживаюсь в его руках, потому что не готова к такому шагу.
— Да, и это не обсуждается, — вновь напоминает Данилевский, кто всегда и во всем сверху.
— Я мечтаю познакомиться с вашей семьей, — выдавливаю я с вымученной улыбкой.
— Отлично, теперь тебе нужно поспать.
Он укладывает меня на спину, укутывает одеялом, а сам ложится рядом, положив голову мне на плечо. Я слишком устала, чтобы осознать все происходящее — просто закрываю глаза и проваливаюсь в сон.
3 дня спустя
Тишину пустого дома разрывает громкая и настойчивая трель дверного звонка. Я бегу вниз по лестнице, на ходу защелкивая замочек на сережке. Должно быть, курьер привез мне букет или подарок от Руслана. Я уже почти выздоровела, но он продолжает меня баловать. Да, я не видела Данилевского с того утра, когда Рус кормил меня завтраком с ложечки, но он не позволяет мне почувствовать себя брошенной и ненужной. Я понимаю Руслана — ему нужно время, чтобы привести свою жизнь в порядок. Нашу жизнь. И я всеми силами стараюсь дать ему это время. Стараюсь не быть капризным ребенком.
Добегаю до двери и распахиваю ее. Подскакиваю на месте от неожиданности — на пороге стоит Родион. Я пытаюсь захлопнуть тяжелую дверь, но он останавливает движение дверного полотна ладонью, а потом и вовсе ставит ногу враспор.
— Руслана дома нет, — блею я, наблюдая, как он входит в холл.
На Родионе черные костюм, рубашка и галстук, а холодный взгляд голубых глаз словно раздевает и проникает под кожу. Я ёжусь, содрогаясь от липкого омерзения. Меня бьет такой сильный озноб, будто вновь подскочила температура.
— Прекрасно, — усмехается он, растянув в хищной улыбке жестко очерченные, тонкие губы. — Я пришел к тебе.
— Я уже сказала, что не ищу себе ни парня, ни Доминанта, — проговариваю, медленно выталкивая слова и пятясь к лестнице.
— Какая дерзкая, а, — усмехается Родион, быстро сокращая, разделяющее нас спасительное расстояние. — Он тебя совсем ничему не научил. Как ты должна ко мне обращаться? — рявкает Родион и в один рывок оказывается рядом со мной.
— Пожалуйста, уходите, — умоляю я, рванув назад. — Я передам Руслану, что вы заходили.
Я гипнотизирую захлопнувшуюся за его спиной дверь и своим пылающим мозгом пытаюсь просчитать, смогу ли проскочить мимо него и выбежать на улицу. Сухо сглатываю и, подгоняемая диким страхом, все же продолжаю отступать вглубь дома.
Все, что я могу, — это добежать до лестницы, преодолеть два пролета и запереться в спальне. Я не уверена, что дверь его удержит, но это куда лучше, чем стоять здесь и смотреть, как у Родиона бешено ходят желваки, а взгляд становится все более безумным.
Мне кажется, что все получится, и спасительная лестница уже совсем близко, но я натыкаюсь поясницей на столик со стоящей на нем большой вазой с белыми каллами.
Шарахаюсь в сторону, но он хватает меня за предплечье. Родион больно впивается пальцами в плоть и встряхивает меня так сильно, что кромка стола вдавливается в позвоночник.
— Если он не может тебя воспитать, этим займусь я, — цедит он сквозь зубы, и я чувствую, как меня мутит от запаха Родиона, который пробивается через сладковатый парфюм. — Как ты должна меня называть?
Я трясусь в его руках, но молчу. Никогда не стану пресмыкаться перед этим мерзким человеком, от которого меня тошнит почти буквально. Как и в тот раз, когда Руслан спас меня от сокурсника-насильника, я проваливаюсь внутрь себя.
— Ну же! — ревет он, схватив меня за скулы. — Как ты его называешь? Наверное, папочка, да, Ариша? Или мой Господин? Я тебе папочкой не буду, но стану твоим Господином. Назови меня так! Давай!
— Ни за что, — лепечу немыми губами.
— Скверная девчонка, — шепчет в мои пересохшие губы и распихивает коленом мои ноги по сторонам. — Но это хорошо. Я люблю укрощать таких. Знаешь, что я с тобой сделаю, если ты будешь очень плохой Сабочкой? Я не стану шлепать тебя по попке ладошкой или пэддлом. Нет. Я не твой Данилевский. Я сорву с тебя это чертово платье, прикую руки к колодке и буду сечь стеком до кровавых полос. Знаешь, чем плох стек? Или хорош, как знать. Поверхность соприкосновения с кожей чертовски мала, и каждый удар — это дикая, жалящая боль. Лучше тебе назвать меня сейчас своим Господином, чтобы я был поласковее.
— Он тебя убьет, — шепчу я беспомощно.
— Кто? — усмехается Родион, подсовывает свои мерзкие пальцы под лиф моего платье и дергает с такой силой, что вырывает кусок ткани. — Данилевский? Он уступит тебя мне, как и всех прочих. Да и вообще потеряет интерес к малышке, которая побывала с другим. Скажи, что я твой Господин.
— Пошел ты! — выкрикиваю я и, набрав в рот побольше слюны, плюю в его мерзкую рожу.
Наблюдаю, как в режиме слоу-мо Родиону в глаз затекает мой плевок. «Он меня убьет», — проскальзывает в голове, и эта мысль выводит меня из ступора и прибавляет сил. Пусть убивает, но никаким господином я его не назову.
— Я тебе голову оторву, мелкая тварь, — ревет Родион и отводит руку назад.
Я делаю бешеный рывок в сторону. Вырваться из его хватки не удается, но кулак Родиона со всей дури врезается в стол. Он издает противный писклявый крик и выпускает меня из своих лап. Пока этот козел воет над своей ушибленной рукой, я хватаю тяжелую вазу, которая кажется мне пакетиком с маршмеллоу, заношу ее повыше и опускаю ему на голову.
Глухой удар вмиг сменяется звонкой дробью осколков, которые сыплются на пол вперемежку с водой, цветами и капельками крови.
Родион зажимает рану на лбу и вновь пытается схватить меня. Я забегаю за стол, и с минуту
