тот момент, соглашаясь без раздумий, я была уверена в своём ответе, в своём решении. Я люблю Гарина. Я хочу выйти за него замуж. Я хочу, как бы банально оно не звучало, прожить с ним жизнь.
Я сказала, позвонив, об этом маме и Женьке.
Ивницкой.
Последней я рассказала лично и в понедельник, когда за салатами и булками во время перерыва мы в очереди стояли. Я огорошила её новостями, от которых уже купленным в автомате кофе она едва не подавилась.
— Замуж? — просипела, откашливаясь и таращась округлившимися глазами, Полина Васильевна на весь больничный буфет. — За Гарина?
— А что, есть другие варианты?
Бровь я заломила картинно.
Поинтересовалась таким тоном, что Ивницкая, дёрнув углом рта, других вариантов не нашла, помотала отрицательно головой.
Не было никаких иных вариантов.
— Это же ка-а-ак… — она, переставая сверлить изучающим взглядом, протянула с деланным восхищением, — вы в выходные-то болели, если ты прям взамуж согласилась! Калинина, да у меня теперь у слова «болеть» прям новое значение появилось!
— Отвянь, — огрызнулась я вяло.
Порядки ради.
Делиться выходными, что стали такими памятными, я не собиралась, пусть Полька и изнывала от любопытства. И вытащить хоть какие-то подробности, упражняясь в остроумии о том, что у меня теперь болит, она пыталась, но…
…эти дни и ночи были только мои и Гарина.
Как и вечера.
Тёмные дождливые вечера разгулявшейся осени, когда на трескучие поленья в горящем камине мы смотрели, разговаривали о чём-то и важном, и бессмысленном. И шерстяные носки, веселя и забавляя, на меня в первый вечер заботливо натянули, стянули всё остальное. И дрова в баню, не обращая внимания на ворчание, я таскать помогала, сидела после на столе и наблюдала, как огонь он разводит, замачивает веники…
…и вообще…
В этих воспоминаниях, в этих днях не было ничего-то необычного, чего-то тайного или смущающего. Где, в конце концов, мы и смущение? Но… я не хотела ничего рассказывать даже Польке, с которой делиться всем у нас было заведено. И она мне рассказывала всегда и всё, а я — ей, только вот не сегодня.
Не это.
А потому, так ничего и не узнав, от меня послушно «отвяли». Надулись до конца пары и улицы, на которой нахохлившуюся подобно воробью Ивницкую я, догоняя, окликнула:
— Так мы платье поедем выбирать?
— Поедем, — она, тормозя и издавая страдальческий вздох, проворчала оскорбленным и надутым хомяком, подхватила под руку. — Куда тебя девать? Хотя ты и коза скрытная…
— Я тоже тебя люблю.
— Уговорила, подружкой невесты я тоже буду, — глаза, делая великое одолжение, Полька закатила утомленно.
А я рассмеялась.
И ужаснулась.
Тихо взвыла через пару дней, ибо… кто сказал, что свадьба есть событие счастливо-радостное и прекрасное?
Возможно.
Допускаю, если свадьба эта чужая, а ты, не заморачиваясь подарком и отмахиваясь конвертом с деньгами, пришёл повеселиться.
Если же свадьба твоя, то…
— … и ещё надо торт заказать, — длинный список «надо, необходимо, обязательно» прилетевшая с мартышками Енька закончила перечислять злорадно.
И мстительно.
Радовать её известиями о скорой свадьбе следовало всё же, подумав головой, днём, а не поздним вечером. Или глубокой ночью, если по Красноярску, когда мужем, уложив детей, Евгения Константиновна была занята.
— Ненавижу торты.
— Ненавидь, — разрешили мне легко и благосклонно и по лбу, заталкивая обратно в примерочную, дали. — Тебе ещё платье натягивать.
— Эй! — голову в зал я высунула обратно. — Они и так натягиваются.
— Но не выбираются, — это, полулежа на диване и убирая картинно приложенную к глазам руку, мрачно вставила Ивницкая. — Четвертый салон, Калинина!
И пятый.
…восьмой и девятый…
Свадебных бутиков, что красиво назывались салонами, в Энске набралось вдруг слишком много. Кошмарно и невозможно много. И платья, становясь белыми пятнами, к третьему дню примерок перед глазами рябили.
Они не отличались ничем.
И не выбирались, оставляя всё меньше времени и нервов.
Считались числа октября.
Ноября.
Первого ноября, отговорившись ото всех, я сбежала в центр одна, поехала после пары к веренице уже знакомых бутиков без записи на примерку. Я решила, ещё слушая вполуха реабилитацию инсульта, что пройтись по магазинам хочу сама.
В одиночестве и тишине.
И без советов, от которых голова уже кругом шла.
И… и, должно быть, знай наперёд, чем закончится этот поход, я бы не села на пятый трамвай до площади. Я бы обошла десятой стороной самый дорогой и известный свадебный салон города. А, может, даже купила бы билет до Питера, Москвы или Новосибирска, где магазины «Anna Sagan» тоже были.
Или нет?
Или я не стала бы ничего менять?
Я… я не знаю и сейчас.
Ведь, может быть, всё, действительно, складывается так, как должно? Случается не зря… По крайней мере, мне всегда хотелось и хочется в это верить. Да и жизнь в любом случае не переписывается, а потому в «Anna Sagan», поколебавшись, пройдя мимо, а после всё же вернувшись, я в тот день зашла.
Я толкнула решительно тяжеленную дверь и нос, так и не привыкнув к помпезности и лоску подобных мест, повыше задрала.
Напомнила себе же, что деньги есть.
Пусть платьев с ценником меньше пяти нулей тут и не водилось, но… Адмирал, громыхнув железным голосом, заявил Гарину, что и сам в состоянии купить дочери наряд, отбил это право и на стоимость приказал не смотреть.
Свадьбы не каждый день играются.
И дочерей у него всего две.
К тому же, одна уже бессовестно и без всякой красоты замуж выскочила, так что отдуваться красотой и размахом, ни на чём не экономя, я должна была за двоих. Женька, игнорируя камень в свой огород, ему поддакнула.
А я, рассматривая обряженные в сверкающее и пышное белоснежное великолепие манекены, послушно не обращала внимания на цены.
Гуляла, отмахнувшись от консультантов, между платьев.
И на шум-гам, что творился в соседнем зале, я внимания тоже не обращала. Доносились оттуда то требовательные, то капризные голоса, щелчки фотоаппаратов, стук каблуков, протяжный скрип проехавшего по полу кресла. В соседнем, большом примерочном, зале полным ходом шла фотосессия для зимнего каталога «Anna Sagan».
Снимали моделей, до которых дела мне не было.
Им же…
…ей же…
— Алина?
Цокот шпилек, что из далёкого стал близким и громким, я пропустила мимо. Они простучали фоном, на котором платье, зацепившее вдруг взгляд, я как раз нашла. И вешалку с ним, понимая без слов и просьб, мне вытащили.
Показали.
А голос, раздавшийся по ту сторону платьев и стойки, спросил.
Удивленно.
И не замечать уже его и своё имя было сложно, невозможно и невежливо.
— Привет.
Карина
