С предельной осторожностью он сдвинул дорогую ткань кофточки немного вниз, чтобы промыть рану — на полдюйма ниже той тонкой линии, где загар на шее переходил в бледно-молочный цвет спины, редко бывавшей открытой солнцу. Порез был довольно-таки серьезным и, вероятно, причинял ей ужасную боль. Когда рана заживет, на коже наверняка останется шрам. Она вздрагивала всем телом каждый раз, когда он смачивал свежую рану спиртом. Сжав зубы, Матт заставлял себя продолжать промывать рану, чувствуя, как напряженно закололо иголками кожу его собственной шеи.
Когда ему оставалось совсем немного, несколько прядей волос выскользнули из ее ладони и упали на шею, и она стала подбирать их поврежденной рукой. На этот раз предупредив, он подул, чтобы рана побыстрее подсохла, Линна поежилась от боли и нервно рассмеялась. Матт стал торопливо накладывать повязку, чтобы она смогла, наконец, опустить руки. Бинт ложился крест-накрест: со смуглого загара на молочную белизну, с молочной белизны на смуглый загар.
— Ну вот, пока не приедет врач, пусть останется так.
— Спасибо, — она с явным облегчением опустила затекшие руки на колени. — Спасибо за вашу заботу. Мне просто повезло, что вы тогда проезжали мимо.
— Мне только хотелось бы оказаться там на несколько минут раньше.
Она снова рассмеялась, и на этот раз ее смех закончился нервными всхлипами:
— Я бы тоже этого хотела.
В ярком дневном свете темно-коричневые шелковистые волосы девушки отливали красноватым золотом.
— Будьте добры, не двигайтесь, — попросил он, и пока она сидела, застыв словно камень, Матт, стараясь не сделать больно, выпутывал из ее волос застрявший в них листок ежевики.
Справившись наконец с упрямцем, он положил листок ей на ладонь.
Йод закончился, и Матт, приподняв правую руку Линны, стал спиртом смазывать всю внутреннюю поверхность предплечья, до самого локтя покрытую мелкими ссадинами. На лице девушки было выражение смиренной покорности, и, кроме коротких судорожных вздохов, она не проронила ни звука.
Она была на удивление стойкой. Матт видел, как взрослые мужчины раскисали, оказавшись в подобной ситуации. А она такая хрупкая. И ничего не видит. А он послан сюда для выполнения специального задания на короткий срок. Он отбросил эти мысли прочь.
Наконец послышался слабый вой сирены. Матт заметил, как от этого звука настороженно напряглось тело девушки. Они будут здесь через две минуты, прикинул он, и почувствовал, что одновременно с глубоким облегчением у него в душе зашевелилось сожаление. Полицейская машина уже подъезжала к дому.
Ко всем его чувствам примешивалось еще и сознание собственной вины. Матт не помнил ни номеров подозреваемого голубого седана, ни ее водителя, ни какой бы то ни было особой приметы, которую он мог бы сообщить своим коллегам-полицейским. Несомненно, немного позже он детально восстановит эту сцену в памяти. Так всегда бывает. Он видел того парня, и его подсознание выдаст ему подробную картину. Но позже. Если бы этот ублюдок знал, что ему надо делать, то немедленно уехал бы из страны.
Сирена защебетала у самого крыльца. Завизжали тормоза патрульной машины. Матт открыл входную дверь и посторонился, давая профессионалам вступить в дом и в свои права. Их реакция на то, что девушка является дочерью Сэма Боумонта, не оставляла сомнений, что, как она сама, так и ее отец были высокопоставленными лицами в поселке. Оба полицейских стали заметно нервничать, когда Линна решительно воспротивилась ехать в больницу. Матт, наблюдая, как она, подчинившись требованиям протокола, отвечает на вопросы его коллеги и как врач с необычайным волнением рассматривает ранения на ее теле, пытался понять, с какой целью было совершено это варварское нападение.
Ограбление — это понятно. Здесь все логично: легкая жертва, дорогое обручальное кольцо, золотое ожерелье, деньги в кошельке. Но почему с ней обошлись так жестоко? Почему этот здоровый сукин сын, который был как минимум на девяносто фунтов тяжелее, так издевался над ней, прекрасно зная, что перед ним слепой и беспомощный человек, не способный даже попытаться убежать от него? Это было странно. Матт почувствовал себя в полной растерянности, словно щенок, который, схватив в зубы носок, не знает, что с ним делать.
Если только этот парень не извращенец и не циничный «любитель», который почему-то запаниковал, то его действия совершенно не понятны. Она сказала, что нападение длилось не более двух минут, и у Матта не было оснований ей не верить. Но ведь не было предпринято даже попытки изнасилования, а сексуальные извращенцы именно с этого и начинают. Если же говорить о «любителях», то они, по крайней мере, стараются ощупать свою жертву. Этот же мерзавец действовал быстро, и каждое его движение было рассчитано. Он сумел снять с нее все драгоценности и как следует «обработать» всего за две минуты.
Линна была почти в полном изнеможении, когда ее стали расспрашивать о деталях происшествия. Матт помог ей припомнить те подробности, о кото рых она упоминала раньше. Он подтвердил, что видел на дороге парня, похожего на описанного Линной хулигана. Его мозг все это время не переставал напряженно работать, и вывод, который он делал на основе анализа всей ситуации, очень не нравился Матту: нападение было преднамеренным, оно имело своей целью запугать девушку.
Несмотря на то, что Линна часто путалась в незначительных деталях и приходила в замешательство, его поражало, как четко она запомнила главное, то, что пострадавшие обычно упускают из вида. Она смогла так точно описать этого рыхлого, потного, отвратительно пахнувшего парня, что он сразу же узнал в нем невысокого запыхавшегося молодого мужчину, садившегося в голубой седан.
К тому времени, как полицейский закончил составлять отчет, а врач дал ей пару болеутоляющих таблеток «тайленола», Линна была полуживая. Как только патрульная машина отъехала от дома, Матт провел ее в спальню и уложил в постель прямо в одежде, а сам принес с кухни табуретку и, поставив табуретку в коридоре возле приоткрытой двери комнаты Линны, уселся на нее. Если она проснется, то не должна испугаться, что осталась одна.
Его собственный адреналин уже иссяк, и он почувствовал, как на него, словно медведь, наваливается невыносимая усталость, а плечи туго стягиваются стальным кольцом сдерживаемой ярости, которая разгорается, как только он начинает думать о напавшем на девушку подонке. И сам не осознавая, почему он это делает, Матт стал отгораживаться от мыслей о Линне. «Не время сейчас отвлекаться на посторонние вещи, — говорил он себе. — И раньше тебя окружали красивые женщины, но ты ни разу не потерял головы из-за них. Ты просто устал, вот и все. Ты никогда не позволял себе увлечься пострадавшей, с которой судьба связывала тебя по долгу службы. Не позволишь и теперь».
