Пич слушала затаив дыхание. Теперь она шумно выдохнула.
— Где она?
Джин встала, сунула пистолет в карман и сделала знак Пич следовать за ней. Она прошла обратно в прихожую, поднялась по лестнице, миновала две спальни и подошла к ванной комнате в задней части дома. Вытащила бельевую корзину, пошарила в приготовленном для стирки белье и достала целлофановый пакет.
— Напечатав вчера рукопись, я так испугалась, что спрятала ее здесь. Подумала, что никому не придет в голову искать в дамской грязной одежде. — Она достала из пакета толстую пачку бумаги и вручила ее Пич.
Пич опустила взгляд и увидела на первой странице надпись: «Политика стяжательства», сенатор Джон Морган. Глаза ее наполнились слезами. Сердце сжалось от нахлынувшего ощущения потери, как тогда, сразу же после его смерти. Она отдала бы все на свете, чтобы провести с ним хоть один час. Она никогда не говорила ему, как любит его, а теперь уже поздно.
— Как вы? — Казалось, голос Джин доносится откуда-то издалека.
— Все в порядке, — ответила Пич, хотя у нее ужасно разболелась голова.
— Давайте спустимся обратно на первый этаж, там нам будет удобно, — сказала Джин и взяла ее за руку.
Пич была благодарна ей за поддержку. Пока они шли обратно в гостиную, рукопись казалась Пич все более и более тяжелой.
— Хотите выпить еще чаю или, может, коньяку? Я держала бутылку «Курвуазье» для вашего отца. И не трогала ее со времени его последнего визита.
— Коньяку, пожалуйста.
Джин быстро вышла из комнаты. И вернулась с бутылкой и двумя изящными бокалами. Пич второй раз за этот день пришлось бороться со слезами, когда она осознала, что последним человеком, который пил этот коньяк, был ее отец.
Получив бокал из рук Джин, она тут же сделала глоток. Он вернул ей силы.
— Я не ожидала, что мне станет так… так грустно.
Глаза у Джин были печальными.
— Боюсь, что худшее еще впереди.
— Вы имеете в виду Рэндольфа Сперлинга?
— Нет, дорогая. Я имею в виду книгу. В ней есть вещи, которые могут причинить вам боль.
— Если вы говорите о женщинах в жизни папы, то мама меня уже просветила.
— Это был не единственный его грех, Пич.
— Я справлюсь, — ответила Пич. — У меня есть еще час до того, как мне надо будет выезжать. Вы не против, если я начну читать книгу здесь?
— Лучше пока не стоит.
— Почему?
— Блэкджека очень волновала ваша реакция. Он собирался сделать так, чтобы вы с матерью прочли эту книгу вместе. Это было для него очень важно.
— И вы считаете, что именно так мне следует поступить?
— Так хотел ваш отец.
Пич выпила еще глоток коньяку. — Вы знаете, как долго я искала эту рукопись?
— Думаю, что несколько месяцев.
— А теперь хотите, чтобы я подождала, пока попаду домой, чтобы ее прочесть?
— Не я хочу этого, — мягко ответила Джин. — Так хотел ваш отец.
Приехав домой, Пич обнаружила на лужайке перед домом Ари, который бросал Лентяю мячик. Оба как будто и не замечали, что уже девять часов вечера и на улице совсем темно.
Впервые после того, как Пич заметила в аэропорту Рэндольфа Сперлинга, она почувствовала себя в полной безопасности. Дом — это вовсе не четыре стены и крыша, подумала она, дом — это люди, которые тебя любят.
Когда она подъехала, мужчина и собака прекратили игру и бросились навстречу. Лентяй произнес вместо приветствия громкое «гав», а Ари сжал ее в крепких объятиях. Когда его губы нашли ее рот, окружающий мир со всеми его бедами исчез. На какое-то сладкое мгновение она забыла обо всем.
— Я так рада, что ты здесь, — сказала Пич, когда Ари отпустил ее.
— А где мне еще быть? — Голос его от волнения стал низким. — Я о тебе беспокоился.
— Тебе не следовало. У меня был вооруженный телохранитель. Джин Синклер со своим револьвером 38-го калибра оставалась со мной до самой посадки в самолет.
— Белла рассказала мне о звонке Рэндольфа Сперлинга. Сказала, что он едва не перехватил тебя в аэропорту Даллас. Жаль, что меня там не было.
В голосе Ари было столько сдержанной ярости, что Пич невольно посочувствовала Рэндольфу, которому тогда, несомненно, пришлось бы туго.
— Мне нравится, когда ты притворяешься крутым парнем, — ответила она, — хоть я и знаю в глубине души, что ты ласков, как котенок.
— Единственная кошечка, которая меня интересует, — ты.
— Ты все только обещаешь, — со смешком произнесла Пич.
Ари взял у нее сумку, обнял за талию и направился к входной двери, сдерживая шаг, чтобы приноровиться к ее более мелким шажкам.
— Даю тебе еще одно обещание. В следующий раз, когда Рэндольф Сперлинг захочет до тебя добраться, он сначала встретится со мной. Я переехал к тебе.
— Повтори, что ты сказал?
— Что слышала, Пич. Белла, Берт и я это обсудили, и все улажено. Я собираюсь пожить в комнате для гостей до тех пор, пока книга твоего отца не попадет благополучно в руки Дэвида Келлера.
Страх, сжимавший ее сердце с тех пор, как она заметила в аэропорту спешащего к самолету Рэндольфа Сперлинга, слегка отпустил ее.
— Я не буду возражать. Я знаю, что это смешно — Рэндольф не мог знать, каким рейсом я полечу домой, — но я почти ожидала, что увижу его в самолете, и все время смотрела в зеркало заднего вида, пока ехала по шоссе домой, чтобы проверить, не преследует ли меня кто-нибудь.
— Это не смешно. Кто-то устроил пожар в квартире твоих родителей. Кто-то подстрелил Берта и убил Герберта. Кто-то обыскал твой дом. Этот кто-то мог быть Рэндольфом Сперлингом.
Пич задрожала.
— Он, безусловно, из шкуры вон лез, чтобы знать о каждом нашем шаге.
— Тебе холодно? — спросил Ари, покрепче прижимая ее к себе.
— Нет. Просто страшно.
— Мне ненавистна мысль о том… что ты через такое прошла… О черт! — Ари опустил ее сумку на пол и сказал своим ртом, руками, всем телом то, что не смог выразить словами.
Смысл сказанного был так ясен, будто он написал это на небесах. Она его женщина, и он сделает все, что в его силах, чтобы защитить ее. Пич льнула к нему и думала о том, как ей повезло, что в ее жизни, встретился этот человек.
— Твоя мать и Берт в кабинете, — прошептал Ари. — Им не терпится тебя увидеть почти так же, как и мне.
— Если Берт поцелует меня так же, как ты только что, у нас будут неприятности.
— Подозреваю, что, пока мы тут разговариваем, он целует твою мать, — ответил Ари со смешком.
Ари оказался прав. Белла и Берт отскочили в разные стороны, будто смущенные подростки, когда Пич и Ари вошли в комнату. Их приветствие было почти столь же бурным, как приветствие Ари. Даже обычно сонный Лентяй принял в нем участие, перебегая от одного к другому и звонко тявкая в знак чистой собачьей радости.
