После ее приезда в Вашингтон Рэндольф провел несколько часов на телефоне, убеждая своих хозяев, что им больше не следует беспокоиться по поводу Пич Морган. Возможно, он проявил слишком большую самоуверенность, когда заверял их, что справится с ней одной левой. Она оказалась гораздо более сильным противником, чем он представлял.
Несмотря на регулярные тренировки, он весь вымотался, пока совершал это малоприятное путешествие. Болел бок, и он задыхался. А в кино все это кажется таким легким!
Последнее усилие — и Рэндольф благополучно выбрался на улицу. Огляделся, понял, что район ему незнаком, и двинулся наугад. У него чуть не случился инфаркт, когда мимо проехала патрульная полицейская машина. К счастью, они не заметили плачевного состояния его брюк и туфель. Он небрежно махнул полицейским рукой и продолжал целеустремленно шагать вперед, как человек, спешащий по своим делам.
Через два квартала он понял, что идет не в том направлении. К тому времени как он нашел свою машину, ноги подгибались от усталости. Он забрался в машину и стал обдумывать, что ему делать дальше.
Мочевой пузырь решил за него. Интересно, как полицейские во время слежки часами беспрерывно пьют кофе и не бегают отлить, размышлял он, заводя мотор. Он поехал на юг, по направлению к скоплению ярких огней, молясь, чтобы они привели его к работающей круглосуточно заправочной станции.
Рэндольф справил нужду в мини-маркете, купил шоколадку и вернулся на вахту. К этому времени в доме Морганов было уже темно. Он съел шоколадку, понаблюдал пятнадцать минут и решил на этом закончить. Каждая клеточка его усталого тела умоляла его поехать в роскошный «Хьюстонец», но здравый смысл сказал, что следует остановиться там, где его не знают.
Час спустя он лежал на продавленной кровати в каком-то Богом забытом мотеле, желая очутиться в любом другом месте на земле. Воздушный кондиционер страшно гудел и к тому же, похоже, работал как обогреватель. Единственным, что удерживало его на матраце, пахнущем застарелой похотью и разбитыми мечтами, были деньги, положенные на его имя в зарубежном банке. За такие деньги он был готов на убийство.
Завтра, подумал Рэндольф, погружаясь в сон, ему, возможно, придется именно так и поступить.
— Что это был за шум? — спросила Белла, возвращаясь в кабинет вместе с Бертом.
— Лентяю показалось, что он почуял кого-то на заднем дворе, — ответила Пич.
— Вероятно, он учуял какое-то животное, — заметила Белла, ставя нагруженный поднос на стол. — У него тут кровная вражда с одним енотом, который приходит с реки и роется в отбросах. Где книга? — спросила она, наливая всем кофе.
Ари махнул рукой в сторону бара:
— Вон там.
— Мне кажется, нам не надо начинать чтение, пока мы не покончим с едой, — заметил практичный, как всегда, Берт.
— Может быть, нам вообще не следует начинать чтение сегодня, — ответила Белла. — Если мы начнем, то сомневаюсь, что сможем остановиться.
— Белла права, — согласился Ари. — У Пич измученный вид. Может, нам всем лучше хорошо выспаться сегодня, а завтра на свежую голову начать читать?
Пич встала и подошла к бару.
— Я столько месяцев ждала, когда же смогу прочесть то, что написал отец. Сегодня вечером мне бы хотелось прочесть первую главу.
Полчаса спустя все четверо сидели за столом, а толстая рукопись лежала в центре на поверхности из полированного дуба.
— Как будем читать? — спросила Пич.
— Начинай ты, — предложила Белла, — а когда закончишь, передашь мне страницу. Я дам ее Берту, а он потом отдаст Ари.
Спрашивая себя, не открывает ли она ящик Пандоры, Пич взяла рукопись и положила перед собой. За титульным листом следовала страница с посвящением, от которого в горле у нее встал комок.
«Посвящается Белле, — было написано на ней. — Ни один мужчина не имел лучшей жены и не был достоин ее меньше, чем я».
Она передала дальше эту страницу.
Затем шла страница с благодарностями. Пич быстро просмотрела ее и с удовлетворением отметила, что отец не забыл поблагодарить Джин Синклер. Она снова передала страницу Белле. Дальше начиналась первая глава.
Рука Пич дрожала, когда брала эту страницу. Она глубоко вдохнула, как ныряльщик, бросающийся вниз с высокого трамплина, потом начала читать.
«Известный английский историк, лорд Эктон, был одним из первых мыслителей, обеспокоенных угрозой свободе, заложенной в основу современных демократий. В 1887 году в письме к другу Эктон писал: «Власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно».
Моя карьера в политике — три срока в палате представителей и три в сенате — является свидетельством проницательности Эктона».
Пич ошеломленно заморгала, словно это могло заставить написанные слова исчезнуть. Но когда она снова опустила глаза, эта проклятая фраза все еще была там. Ей казалось, что она слышит звучный баритон Блэкджека, произносящий эти слова.
«Если бы я был единственным грешником в конгрессе, единственным политиком, злоупотреблявшим своей властью и положением, я бы склонил голову и покорно принял праведный гнев своих собратьев.
Я пишу эти строки не для того, чтобы умалить свою вину, называя имена других, которые в равной степени виновны в низких поступках, но скорее для того, чтобы доказать правоту лорда Эктона. Власть действительно развращает.
Я ни разу не встречал только что избранного конгрессмена, который шел бы на финансовый риск, выдвигая свою кандидатуру, который осмелился бы выставить на всеобщее обозрение свою личную жизнь ради единственной цели — пробраться поближе к вашингтонской кормушке и обогатиться. Мужчины и женщины баллотируются в конгресс потому, что хотят создать лучшую страну для себя, своих близких, своих избирателей.
Когда они приезжают в Вашингтон, то оказывается, что их первоочередной задачей является собрать достаточно денег, чтобы расплатиться с долгами, сделанными на пути сюда. В течение первого месяца, выбиваясь из сил на разнообразных приемах, эти вашингтонские девственники быстро понимают, что множество людей жаждет им помочь — лоббисты, транснациональные корпорации, состоятельные граждане, стремящиеся добиться для себя особых льгот, голливудские звезды, желающие придать блеск своему имиджу.
Самые благородные устремления только что избранных законодателей быстро тонут под влиянием необходимости научиться плавать в бурном океане неограниченных возможностей. Я знаю, как соблазнительно пение сирен, Я их слышал — и не устоял».
Пич подняла глаза и уставилась в пространство. Эта глава начинается странно. Но рано или поздно она прочтет те слова, которые вернут отцу доброе имя.
