– Вам сходить, миссис.
Она поспешила за ним, не позаботившись выяснить, где остановился автобус, и в следующее мгновение оказалась на дороге. Увидев ее удивленный взгляд, кондуктор объяснил ей с площадки:
– Это и есть верхняя часть Пятнадцати улиц. Вам сюда?
Она кивнула, он дернул шнур колокольчика, и автобус укатил. Кондуктор еще какое-то время наблюдал за ней из окна.
Она огляделась. Ее, естественно, высадили не с того конца – не в верхней, а в нижней части. Впрочем, выглядело здесь все совсем не так, как она ожидала. Она помнила провал, оставленный бомбежкой на месте четырех улиц. Теперь здесь стояли один за другим новые домики с садиками. Перед фасадами садики были крохотные, сзади побольше. Она перешла дорогу и оказалась перед первой улицей. Здесь на двух деревянных столбиках красовалась кокетливая табличка с надписью: «Улица Черчилля». Она двинулась по тротуару в направлении, где скрылся автобус, минуя один за другим углы улиц. Вторая улица звалась Авеню Эйзенхауэра, когда-то примерно здесь жила ее семья… Третья называлась Терраса Монтгомери, дальше шли новые улицы – Уэйвела, Лоренса и прочие, названные в честь деятелей, прославившихся в военные годы. В некоторых садиках резвились дети, взрослых же она почти нигде не видела. Дело близилось к двум часам, мужчины, должно быть, вернулись после перерыва на работу, а женщины прикорнули на часок. Значит, в главном все остается по-прежнему…
Сара медленно приближалась к верхней части квартала. Внезапно новые дома уступили место старым. Впереди виднелись четыре старые улицы, и контраст был так разителен, что она содрогнулась. Старые улицы походили на попрошаек, пристроившихся у ворот богатой усадьбы, – такие же грязные, неухоженные, ветхие… Теперь она догадалась, почему ее ссадили не там: в районе произошли коренные перемены, и былой верхний край превратился в нижний. Тем не менее и в новых домах по-прежнему жили люди, вполне способные учинить ей унизительный смотр, как ее сослуживцы. Она понимала, что местность может полностью измениться за год, месяц, даже за неделю, однако с людьми такого не происходит. Должно смениться поколение, а то и два, чтобы люди отказались от врожденных привычек. Пятнадцать улиц останутся Пятнадцатью улицами, пока не вымрет полностью ее поколение, в этом Сара не сомневалась. Коренные перемены коснулись самих улиц, но не их обитателей.
Вид улицы Камелий поразил ее. Здесь она когда-то почувствовала себя королевой, здесь наслаждалась своей внезапно обретенной исключительностью! Год за годом она в вечерних молитвах благодарила Господа за то, что Он перенес ее сюда…
Посреди улицы серебрились на солнце два мотоцикла, что еще больше подчеркивало ветхость окружающих строений. Сара увидела три автомобиля, в том числе один у ее собственной двери – она по-прежнему считала этот дом своим. Видимо, это машина Майкла. Надо же, у него машина! Странно, что у здешних обитателей вообще могут быть автомобили.
Она застыла у двери, боясь взяться за дверное кольцо и постучать. Прежде чем сделать это, она дернула себя за край жакета. Успокойся, не волнуйся, всему свое время…
Неожиданно дверь отворилась, и она увидела Кэтлин. Та удивленно разинула рот и с трудом выговорила:
– Как? Я думала… – Она заикалась. – Как ты тут оказалась? Кто тебя привез? – Она тряхнула головой, широко распахнула дверь и посторонилась. – Проходи.
Это напоминало приглашение, адресованное чужому человеку, и Сара, чувствуя себя чужой, вошла в дом, бывший раньше ее домом. Перемены бросились ей в глаза в первую же секунду – надо было быть слепой, чтобы их не заметить.
Кэтлин протиснулась мимо нее в кухню, ее рука застыла в пригласительном жесте, но она избегала прикасаться к матери.
В кухне они застыли, глядя друг на друга во все глаза. Кэтлин схватилась руками за горло. Саре было невыносимо видеть этот жест, откровенно передававший отчаяние дочери.
– Ты сказала, что выйдешь в среду.
– Да, я знаю, Кэтлин, но… Я не вынесла бы этого их чаепития и расспросов.
– О! – Кэтлин вскинула голову, словно отлично ее поняла, и тут же спохватилась: – Садись же! Да сядь ты!
Она поспешно подвинула матери стул. Прежде чем сесть, Сара внимательно посмотрела на пестрое сиденье.
– Я позову Майкла. У него ночная смена, но ему все равно скоро вставать.
– Не надо его будить, успеется. – Сара говорила вполголоса, как привыкла за долгие годы.
– Ничего, пускай. Сейчас, сейчас…
Кэтлин почти выбежала из кухни и еще на лестнице крикнула:
– Майкл! Майкл!
Сара прислушалась к шагам дочери над головой. Когда до нее донеслись обрывки ее неразборчивой речи, она схватилась за голову. Неужели она все это вынесет? Ничего, всему свое время, все должно идти своим чередом. Только бы завершился сегодняшний день, дальше все будет уже не так тяжело. Она напомнила себе, что находится в своей кухне, у себя дома. Впрочем, у себя ли? Она огляделась. Мебель было не узнать. Все здесь чужое, не ее. Ей опять стало нестерпимо больно. Сколько новых разновидностей боли ей суждено познать?
Кэтлин спустилась вниз, сопровождаемая мужем, и Сара подняла голову, заслышав тяжелые мужские шаги. Мужчина был одет в брюки и рубашку, его светлые волосы были всклокочены, глаза заспанны, но она сразу узнала Майкла Мак-Кея. Он не слишком изменился, хотя, конечно, не помолодел.
– Ну, здравствуйте, – вымолвил он.
– Здравствуйте, Майкл, – отозвалась она.
– Мы не ожидали вас сегодня. Вам надо было нас предупредить, а не ехать в такую даль самой.
Он пытался проявлять радушие, не демонстрируя своего удивления, не подавать виду, что ему тоже не по себе.
– Вы уже попили чаю?
– Еще нет, – ответила Сара, улыбаясь Кэтлин.
– Тогда мы мигом, – сказал Майкл, исчезая в чулане.
Да, Майкл – приятный человек. Дэн был прав, говоря, что Кэтлин сделала неплохой выбор. Но все равно Майкл – это не Пол… О Пол, Пол!… Нет, ей нельзя сейчас вспоминать Пола. Всему свое время.
– Как малышка? – спросила она, глядя на Кэтлин.
– Хорошо. Сейчас она спит. – Кэтлин опять метнулась к двери. – Я ее приведу.
– Кэтлин! – Голос Сары остановил дочь. – Не надо… Не беспокой ее, у нас впереди много времени.
– Да, да, конечно. – Кэтлин немного постояла, вернулась к столу и, глядя на мать, предложила: – Ты бы сняла шляпу… вообще разделась.
Сара послушно поднесла руку к голове и медленно стянула шляпу. Потом встала и сняла пальто. В тот момент, когда она стала приглаживать волосы, в которых еще не появилось ни одной седой пряди, в кухню вернулся Майкл, неся поднос. Глядя на Сару, он замер на месте. Она настолько походила на его жену, что трудно было не заморгать от удивления. Пока она оставалась в пальто и в шляпе, сходство не было настолько заметным. Сейчас, когда мать и дочь стояли рядом, он испытал странное чувство. Если и существовала какая-то разница, то в пользу матери: фигура у нее была стройнее, лицо добрее. Он был вынужден признать это. После всего, что ей пришлось пережить – а он догадывался, что она испила чашу горестей до дна, – она не ожесточилась, не подурнела. Кэтлин тоже была хороша собой, однако ей, в отличие от матери, было свойственно застывшее выражение лица.
