Дело оставалось за малым: получить правительственную лицензию. Если принц Георг выполнит свои обещания. Если князь Генрих будет больше заниматься своим здоровьем, нежели государственными делами. Если, если, сплошные «если», но чутье подсказывало Скуросу, что не пройдет и года, как он заложит фундамент небоскреба-казино.
Прервав его размышления, зазвонил телефон сотовой связи.
— Да! — рявкнул Скурос. — Да, да… — Он сменил тон. — Понимаю. Действуйте, как сочтете нужным. Нет, именно сегодня.
Положив трубку, он почувствовал учащенное сердцебиение.
Особняк в Малибу стоял на скалистом мысу, между двумя похожими строениями. Из окон открывался вид на песчаный пляж и голубую гладь Тихого океана. Вокруг дома тянулась открытая галерея из красного дерева; деревянная лестница вела прямо на берег. Дом оценивался в пять с половиной миллионов, хотя и уступал другим по величине.
Зажав под мышкой папку со счетами, из дома торопливо вышел Омар Фаид, располневший, стареющий актер-египтянин, который во время приема на «Олимпии» сидел за карточным столом вместе с князем Генрихом и Хьюстоном Уорнером.
День выдался теплый, но ветреный. До слуха Омара доносился рокот волн. Вдыхая соленый морской воздух, он направился к гаражу, где стояло его последнее приобретение — белый «порше-911».
Фаид вошел в гараж через боковую дверь, не придав значения тому, что она не заперта. «Порше» радовал глаз мощными, плавными очертаниями и приятным блеском.
Усевшись за руль, Омар повернул ключ зажигания.
Ему в глаза ударила нестерпимо яркая вспышка, проникшая в мозг и в сердце. Машина вместе с водителем превратилась в пылающий столб, пробивший крышу. Чудовищной силы взрыв разрушил гараж до основания.
В замке Тедди встречал принц Жак. Он еще раз выразил ей свои соболезнования, однако в его тоне сквозила некоторая настороженность.
— Тедди, для нас сейчас тоже настало нелегкое время — ты, наверно, это понимаешь. Болезнь моего отца отразилась на положении в стране. Но мы будем рады, если ты погостишь у нас подольше. — Он помолчал. — Скажи, что именно ты надеешься здесь найти?
Она вспыхнула. Со дня гибели Хьюстона Уорнера прошло чуть более недели. На борту «Олимпии», незадолго до той страшной трагедии, она сгорала от желания вновь увидеть Жака, но теперь ей казалось, что это было сто лет назад. Все ее мысли устремились к покойному отцу.
— Сама не знаю, — честно ответила Тедди.
Жак помрачнел:
— Ты считаешь, что виновников гибели мистера Уорнера надо искать здесь, в Коста-дель-Мар?
— У меня нет готового ответа. Я совсем запуталась. Знаю только, что я не могу ни есть, ни спать, потому что все время думаю о нем… о его последних мгновениях. Меня мучают кошмары, Жак. Я вскакиваю по ночам в холодном поту.
— Обстоятельства его исчезновения действительно остаются неясными, — задумчиво произнес Жак.
— Почему он погиб? Это не самоубийство, я уверена на сто процентов. Меня преследует ощущение, что его душа не обретет покоя, если я не добьюсь правды. — У нее на ресницах дрожали слезы. — Твоя страна так прекрасна, Жак, я храню о ней самые светлые воспоминания. Но теперь, когда пришла беда… — Тедди разрыдалась.
Жак обнял ее за плечи — совсем не так, как это делал своевольный юноша пять лет назад. Сейчас в нем чувствовалась готовность отвечать за свои слова и поступки.
— Постоянно держи меня в курсе дела, — сказал он.
Тедди подняла на него глаза. Она заметила, что у Жака на лбу пролегли морщины.
— Обязательно, — пообещала она.
Тедди поселилась в Вандомском замке. Ей было трудно ориентироваться в запутанных лабиринтах внутренних помещений; она часто плутала по коридорам и анфиладам, прежде чем попасть к себе. Габриелла поведала ей, что в укромных уголках замка время от времени обнаруживаются старинные изделия и бесценные предметы мебели, о существовании которых никто не подозревал.
Тедди напряженно пыталась извлечь из глубин памяти рассказы отца о Коста-дель-Мар. Черт возьми, она все это пропускала мимо ушей!
Ей вспомнилось, как за ними следил какой-то человек. Если даже это не было игрой воображения, едва ли здесь прослеживалась какая-то связь с Костой, внушала себе Тедди. Как ни крути, ее отец был видной фигурой — президентом промышленной корпорации. Не исключено, что за ним следили конкуренты.
Тедди решила наметить план действий. Если права Кристина и смерть Хьюстона была связана с костанской политикой, тогда надо опросить как можно больше народу. Она с нетерпением ждала первого донесения от частного детектива.
На следующее утро она отправилась в гавань, чтобы поговорить с членами экипажа «Олимпии», которая стояла на рейде Порт-Луи. Однако начальник порта отказался пропустить ее на яхту без разрешения Скуроса.
Тедди нашла маленькую таверну у причала. Вместо столиков перед входом стояли пустые бочонки под холщовыми тентами. Что-то заставило Тедди войти внутрь. Она оказалась в прохладном полутемном зале с грубыми каменными стенами и деревянными балками.
Заказав себе вина и сыра, она попросила молодого официанта-француза подать ей знак, когда в таверне появится кто-нибудь из Матросов с «Олимпии». Уговор тут же скрепили банкнотой в двадцать долларов.
Минут через сорок ее терпение было вознаграждено. В таверну вошли двое загорелых парней. Один из них, одетый в белоснежную форму с золотым галуном, по просьбе официанта присел к ней за столик.
— Меня зовут Марсель Милле, я стюард с «Олимпии», — представился он. В его произношении ощущался сильный французский акцент.
Тедди назвала свое имя и, объяснив, что хотела бы узнать обстоятельства гибели отца, попросила Марселя припомнить какие-нибудь подробности того вечера.
— Что я могу припомнить? Мы ничего не знали. Только слышали, будто кто-то упал за борт, а потом была ужасная сумятица, un chahut[7].
Тедди огорченно вздохнула:
— Может быть, ваши товарищи что-нибудь видели?
— Non[8], — покачал головой стюард.
Поблагодарив его, Тедди попросила, чтобы он пригласил к ее столику своего спутника, но и тот отвечал столь же уклончиво.
— Нас уже опрашивал мсье Скурос, только никто ничего не видел. Ваш отец в ту ночь заказал бутылку вина. Может, он был… как это сказать… навеселе?
— Это исключено! Отец никогда не пил больше одного бокала.
— Кто знает? Люди всякое болтают. Такое случалось не раз.
— Что? На «Олимпии»?
— О нет, мадемуазель, на других судах или, к примеру, в Бермудском треугольнике.
