— Не знаю, откуда. Просто знаю и все. Пойдем, теперь ты никуда от меня не улетишь, моя Мия. Одевайся, сынок, — повернулся он к Даньке, млея от того, что теперь можно это говорить и видеть, как счастливо вспыхивают в ответ две пары глаз, таких родных и таких похожих. Воистину, он был слепым и глухим…
Поднял на руки укутанную в ее шубу Саломию и шагнул к выходу. А потом остановился и, улыбнувшись, наклонил голову ниже, чтобы не услышал прилепившийся сбоку сын.
— Осталось двое, — проговорил едва различимо, целуя мочку уха.
— Что? — она непонимающе смотрела из пушистого вороха меха.
— Двое есть, еще двое осталось, — сказал и довольный двинулся дальше. Его шеи коснулись теплые губы, и хриплый голос зашептал:
— Я люблю тебя, Никита! Как же я тебя люблю…
* * *
— Сынок, возьми в кармане ключ и открой машину.
Данил, горделиво выпячивая губу, пиликнул брелком, и двери разблокировались.
— Пап, а ты научишь меня водить?
Никита остановился на минуту, так коротнуло от этого короткого и непритязательного «пап», что в мире миллионам мужчин кажется чем-то привычным и обыденным, но для него это прозвучало, как самая желанная музыка.
— Скажи еще, Даня, — не удержался, хоть и выглядело это совсем по-идиотски.
— Что, пап?
«Аааа… Кайф!»
— Ничего, мой хороший, запрыгивай в машину.
Он усадил Саломию на заднее сиденье рядом с сыном, Данька уткнулся носом в мех, а она притянула его к себе и прижалась щекой к макушке. Никита завис от вида своей семьи, упрятанной вглубь своей машины.
«Еще. Они недостаточно хорошо охраняются».
Сел за руль и набрал Семаргина.
— Я везу ее домой, Дима, давай туда свой спецназ, мне нужно уехать ненадолго.
На трассе их обогнала машина Семаргина, тот мигнул фарами и притопил по направлению к городу, а когда Никита подъехал к дому, серебристый Мерседес уже стоял, припаркованный, на обочине. Никита задержался на минуту, чтобы еще немного полюбоваться на притихших сзади его жену и сына. И еще кое-кого, о ком он старался не думать, слишком растекалось внутри от таких мыслей, а ему нужно было сегодня покончить с этим делом.
А потом он посадит перед собой Даньку и попросит сказать ему «папа» столько раз, на сколько у того хватит силенок. И позволит себе подумать о маленькой девочке… Не ее ли портрет он видел нарисованным в спальне Сальмы Фон-Россель? Надо спросить Саломию. Но это тоже потом, он откроет шлюзы, и пусть свободным потоком хлынет все то, что он сейчас в себе сдерживает, а пока он должен защитить свою семью.
Глава 41
Димыч, увидев выходящего из машины Никиту, выскочил следом, а во двор уже заворачивал черный внедорожник, это прибыл «спецназ» Семаргина — лично им отобранные и вымуштрованные парни из службы безопасности компании. И тут же из Хаммера на руки Семаргину выпрыгнул Данил:
— Димыч! Привет! А Никита мой папа!
— Здоров, боец, — поймал его Димка, — так вон оно что! Вы крутые! А я все гадал, с чего вы с ним как под копирку!
Саломия хотела выйти сама, но Никита не позволил, достал ее из машины и коленом толкнул дверь. Она спрятала лицо на его груди, и тут же мелкая дрожь прошила от затылка вниз по позвоночнику. Главное не думать, какая она теплая под этим мехом и кашемировым платьем, иначе он тогда вообще не сможет ни о чем больше думать, а сейчас, как никогда, требовалась ясность ума и четкость мысли.
Димыч с Даниэлем на руках шагнул было ближе, но Никита отрицательно покачал головой, и друг понимающе кивнул, пропуская их вперед. Пока не время, пусть Саломия придет в себя, а потом сама решит, как и с кем ей разговаривать. Никита не был уверен, что сможет убедить ее обходиться без повязки, но пока она беременная, и речь не идет ни о каких операциях и наркозах. От таких мыслей снова подкатила сладкая дрожь, и Никита как мог старался об этом не думать.
Перед дверью в квартиру Саломия крепче сжала его шею, он повернулся к Димычу, тот среагировал мгновенно.
— Я внизу, Никитос. А ты смотри, боец, отсыпайся, завтра у нас с твоим папой тренировка, теперь будешь с нами пахать, — щелкнул Даньку по носу и сбежал вниз по ступенькам.
Никита внес Саломию сразу в спальню и усадил на кровать, Данька умчался в кухню.
— Пап, у тебя есть что попить?
— Там есть сок, посмотри, — и повернулся к Саломии. — Расскажи мне вкратце, как Беккер узнал о тебе и твоих родителях.
Саломия, пока говорила, оглядывалась вокруг с таким видом, будто очнулась от долгого сна и теперь пытается вспомнить, кто она и как здесь оказалась. Наткнулась взглядом на картину, умолкла и минуту смотрела, не отрываясь, а потом повернулась к Никите и обхватила его лицо ладонями.
— Ты когда-нибудь простишь меня за все это? Простишь?
— Уже, — отвечал он, целуя ей пальцы, каждый по очереди, — не думай об этом, девочка моя, моя Мия, прошу тебя, ничего больше не имеет значение, главное, ты со мной, — и тут же поправился, — вы со мной. Я сейчас уйду ненадолго, тут побудут ребята в гостиной, они не помешают. Пока доставят твой багаж, можешь взять свои вещи, они в шкафу, в чемодане.
— Ты все сохранил? — жена смотрела с видом такой безграничной вины, что Никита оцепенел. А потом притянул ее к себе.
— Послушай, любимая, так не пойдет. Если мы с тобой начнем выяснять, кто больше виноват, то рискуем провести за спорами полжизни, а у меня на это время немного другие планы, — он улыбнулся и посмотрел на картину, Саломия проследила за его взглядом, ее зрачки расширились, но она постаралась скрыть улыбку.
— Елагин, ты…
— Извращенец и маньяк, — закончил он, не удержался и поцеловал ее в шею. С видимым сожалением удержался, чтобы не продолжить, но Саломия схватила его за руки.
— Ты куда сейчас? Не уходи! Останься с нами.
— Я скоро, милая, — он отвел с ее лица свесившуюся прядь, — мне нужно поговорить с родителями.
— Нет, не нужно, не нужно ничего выяснять, — она вдруг разволновалась, — все давно прошло. Это твои родители, Никита, даже если они знали…
— Вот и я хочу знать, Мия, — он поцеловал ей ладони и поднялся, — именно потому, что это мои родители. Жди меня здесь и ничего не бойся.
Никита впустил двух парней, которые прошли в гостиную, еще двое остались внизу. Димыч ждал у машины.
— Может, мне с тобой? — спросил он, с сомнением глядя на Никиту, но тот лишь покачал головой.
— Нет, это семейное дело, Димыч, я сам разберусь. Лучше охраняй мою жену и детей.
Семаргин открыл было рот, потом захлопнул, потом снова открыл, а затем выдал короткой очередью на выдохе:
— Что, правда? Вы когда вообще успели? Ну вы даете, ребята! По воздуху, что ли?
— Очнись, Димыч, по какому воздуху, я тебе что, пчелка? — недовольно поморщился Елагин, усаживаясь за руль.
— Да у тебя все не как у людей, лети уже, — махнул рукой Семаргин и захлопнул дверцу, проворчав напоследок: — Шмель, ...!
Никита вырулил со двора и набрал Елагина-старшего.
— Отец, вы дома? Я сейчас приеду, есть разговор. Да, серьезно. Ждите, пап.
А потом вдруг подумал, что за какие-то несколько часов он сменил статус с младшего Елагина на Елагина-среднего.
* * *
— Что-то случилось, сынок? — мать встретила на пороге, и Никита, глядя на ее встревоженное лицо, мысленно взмолился: «Пусть она будет ни при чем, пожалуйста, кто угодно, только не она!»
В гостиной уже ждали отец с бабкой, сидящей в инвалидном кресле, и Никита, стараясь не смотреть на бабушку, впился глазами в отца.
«Знал или нет? Виновен — не виновен? Если бы нет, если бы можно было, чтобы тоже… нет».
— Никита, что стряслось? Ты выглядишь ужасно, — в голосе отца сквозило неподдельное беспокойство, и Никиту снова пробрало. Как пережить, если они знали? Знали и скрывали?
Он ничего не ответил, прошел вперед, выложил на стол черную коробку Беккера и нажал на пуск. Мать глядела на коробку с таким ужасом, будто это была ядовитая кобра, и у Никиты немного отлегло от сердца. Отец весь погрузился в себя, сжав губы в нитку, одна бабка смотрела прямо перед собой, и ни один мускул на лице не дрогнул.
