груди мал, что хочется его сжечь и прикопать где-нибудь подальше.
А потом нам становится не до слов. Жарко. Невыносимо. Медленно. Он и я. Глаза в глаза. Его и мои вещи – на полу. А мы посреди комнаты, обнимаемся, нагие. Трёмся друг о друга, как загулявшие коты, ластимся, судорожно вздыхая и наслаждаясь близостью. Как на кровати очутились – не помню.
– Алл? – этот невыносимый Драконище до конца пытается быть честным. Мучает меня поцелуями. Я готова из кожи выскочить, а он всё никак не доберётся до главного.
– М-м-м? – мычу, не в силах членораздельно разговаривать.
– Я тут подумал… Может, подождёшь ещё годик с институтом?
Институт… какой институт? О чём он?
– Хочу ещё одну малышку от тебя. Наблюдать, как она растёт. Гладить твой животик. Разговаривать. Носить на руках.
– Поверь: наносишься ещё Настю. Это зверушка, которая всех строит одной улыбкой, – бормочу, выгибаясь. Ну, же! – Может, мы перейдём к главному наконец-то? У меня мужчины почти два года не было.
Арк шумно втягивает воздух в лёгкие, но не сдаётся, невыносимый мой мужчина.
– Алл, я серьёзно. Не хочу быть потерявшим голову кроликом, но сейчас это произойдёт – однозначно. И последствия могут быть непредсказуемыми. В прошлый раз нас даже презервативы не спасли.
– Я сейчас оденусь и уйду, Драконов! – произношу я страшные слова, и он быстренько накрывает меня своим восхитительно горячим телом и затыкает рот поцелуем. Вот так бы сразу.
А потом, когда снова становится слишком горячо, когда он уже готов войти в меня, я всё же отвечаю:
– Драконов?
– М? – кажется, кому-то тоже уже не до разговоров. Но пусть терпит.
– Ты азартный?
У него такие шалые глаза. И волосы торчат смешным хохолком.
– Очень, – он всё же входит и останавливается. Обхватываю его ногами. Глубже. Ещё. Вот так. Замечательно.
– Тогда сыграем в русскую рулетку, – бормочу задыхаясь, потому что непроизвольно начинаю двигаться. – Выстрелим, а потом посмотрим: прямо в цель или вхолостую.
– В цель! – у Драконова – ни тени сомнений, но мне уже всё равно: он начинает двигаться. Напористо, восхитительно, знакомо до дрожи. Как же я по нему скучала! Как мне его не хватало!
Это не танец и не изящные реверансы. Это совокупление – жаркое, тяжёлое, прибоистое, когда волны не ласкаются, а накрывают с головой. Ты рискуешь утонуть, но знаешь: есть некто; он обязательно вытянет и вынесет на берег.
Крики, стоны, экстаз.
– Я люблю тебя! – шепчу перед тем, как раствориться в невероятных ощущениях – сладкой дрожи, что вспыхивает и становится ярким светом, ведёт меня за собой и заставляет терять голову.
– Никому не отдам! – неожиданно клянётся Драконов, полностью отдаваясь глубоким тёмным волнам, что поглощают, тянут нас на дно эмоций, опустошают до дна и выкидывают на берег два слабых, опустошенных тела.
Мы сплетены руками и ногами намертво. Не хочется шевелиться. Но девочки – такие девочки. Первое, о чём я подумала, когда немножко очухалась: кажется, он вообще не заметил мои восхитительные кружавчики. Содрал их, как бесполезные тряпки. Ну и ладно, – попыталась я себя утешить. В конце концов, я красивое бельё надевала для себя. Исключительно для себя, любимой, а не для того, чтобы порадовать глаз жадного и ненасытного Дракона, который ну ни фига не понимает в эстетическом наслаждении.
Глава 56
Аркадий
Драконов сказал – Драконов сделал! Не знаю, как мне удалось вылезти из постели – от Аллы вообще оторваться трудно, но героическим усилием я поборол желание приковать её к себе хотя бы на сутки.
– Вставай, любимая. Нас ждёт дочь.
Кажется, Алла уснула. Наверное, недосыпает по ночам. Остро колет в груди от жалости. Ну, ничего. Держись, мой Якорь, нас теперь двое. И никакая Анастасия Аркадьевна нас не укатает! Не доросла ещё до папы Драконова, чтобы спорить.
– Алл, проснись, пожалуйста, – целую мою девочку в глазки и носик, – мне без тебя дочь не отдадут. Давай, вставай, Драконова. Соберись. Нам нужно срочно забрать Асю и хоть часть вещей.
Она вскакивает как пружина. Мечется в поисках вещей. Ругается, потому что я порвал её какое-то там офигительно красивое бельё.
– Я тебе другое куплю, клянусь! – прикладываю руку к сердцу, и Алла, нацепив надорванный лифчик, впрыгивает в сарафанчик, расчёсывается и умывается, а потом мы едем за дочерью.
Уже почти вечер – летний и тёплый, ласковый и переполненный надеждой. Я верю, что всё плохое – позади. Иначе и быть не может. А впереди – только радость и счастье. Я всё сделаю, чтобы мои девочки засыпали и просыпались с улыбкой. А если вдруг и будут огорчения, то недолгими. Как ни крути, жизнь не может быть всегда пряничной.
Лику, собаку и Асю мы застаём во дворе. Гуляют.
– Мама! – перебирает ножками наш ребёнок. Я почти завидую тому, что дочь кидается в объятия Аллы, а не в мои. Ну, ничего. Время и терпение. Она скоро поймёт, что папина дочка! А пока я наблюдаю, как Алла целует малышку, как они воркуют в полной гармонии на детском, непонятном пока что мне диалекте.
– Вижу, вы нашли взаимопонимание, – тихо говорит Лика и головой на Аллу с Настей кивает. В глазах у неё грусть. Губы сжаты.
– Я приехал, чтобы забрать их, – невольно чувство вины касается меня и сжимает в тисках. – Я не могу без них, – признаюсь честно, – И… спасибо.
– За что? – женщина не отрывает взгляда от моих девочек, пожимает плечами. На меня она смотреть не желает.
– За то, что были рядом, когда я не мог. А в какой-то момент и отказался, не разобравшись, что к чему. За то, что поддержали её, стали семьёй, в то время, когда ей было невероятно трудно.
Она таки отрывает взгляд от Аллы. Они с ребёнком на собаку переключились. Бастинда, кажется. Совершенно счастливая псина. Улыбается – клянусь! Ей я тоже завидую, потому что всё внимание и смех – ей, лохматому грязно-серому сгустку балдежа. Вон, она упала и пузо им подставляет, поджав лапы.
