Кристина не сомневалась, что такие, как Вильгельм Вурц, тоже причастны ко всему случившемуся в этой стране. Она замедлила шаг и посмотрела на окна здания, в котором когда-то находилась аптека, принадлежавшая отцу. Судя по витрине, ее потом сменило ателье головных уборов.
Затаив дыхание, Кристина робко взглянула на окна третьего этажа, закрытые ставнями. Когда-то здесь жила их семья. Теперь, похоже, здание пустовало: краска облупилась и из ярко-желтой превратилась в грязно-серую. Створка окна гостиной держалась на одной петле. А вьющиеся растения, украшавшие карниз, давно увяли и засохли.
И все же, приглядевшись к дому получше, Кристина обнаружила признаки жизни: за грязным стеклом одного из окон она увидела висевшее на веревке белье. От волнения у нее закружилась голова. Она подошла к крыльцу и постучала в дверь, за которой находилась лестница, ведущая на третий этаж. Ей долго не отвечали, но наконец послышались шаркающие шаги: со стороны кухни медленно ковылял какой-то старый больной человек.
Кристина замерла, умоляя Бога сделать так, чтобы это оказалась ее бабушка.
— Кто там? Что вам нужно? — раздался недовольный голос. Погромыхав засовами, дверь наконец отворила незнакомая женщина, вовсе не старая, но худая и бледная. — Что вам нужно? — повторила она по-немецки. — Я могу вам чем-то помочь?
— Здесь еще живут фрау Бергер и фрау Франк? — спросила Кристина. — Раньше этот дом целиком принадлежал им…
— Таких здесь никогда не было и нет, — помрачнев, ответила незнакомка. — Уходите, прошу вас! Я не могу с вами разговаривать. Мой муж погиб в Нормандии, дети тоже умерли. Пожалуйста, уйдите!
— Но они здесь жили! — взволнованно воскликнула Кристина, надавив ладонью на дверь и мешая женщине захлопнуть ее. — Я сама тут жила! Скажите, не спрашивали ли обо мне мои мама и бабушка? Может быть, кто-то еще меня разыскивав?
— Нет! Извините! — отрезала незнакомка и все же закрыла дверь.
Возле книжной лавки истошно мяукала тощая кошка. По улице промчался в сторону рынка американский джип. На лицо Кристины упала снежинка, она машинально стряхнула ее, пытаясь преодолеть разочарование. Как же она могла надеяться, что обнаружит здесь своих родных? Да во всей Германии, пожалуй, не найти еврея, вернувшегося в дом, из которого его забрали нацисты!
Ноги у нее налились свинцом. С трудом переставляя их, она побрела вниз по улочке. Надежда еще не умерла в ее сердце. Гейдельберг — не Лондон, и если постараться, то в конце концов можно разыскать в нем нужных людей. Со стороны реки змеей полз по мостовой туман. Нужно было где-то переночевать, чтобы набраться сил для дальнейших поисков. Она решила обойти все дома, расспрашивая людей и показывая им фотографии мамы и бабушки. А почему бы не начать с американской комендатуры? Может статься, там имеются списки людей, вернувшихся сюда и ищущих своих родственников.
Снова проходя мимо книжной лавки, Кристина остановилась. Если Вильгельм Вурц случайно видел в городе членов ее семьи, он их наверняка узнал. Даже если он и не встречал их лично, может, он что-то слышал.
Кристина повернула дверную ручку и вошла в крохотную, мрачную лавчонку. Хозяин стоял на раздвижной лестнице и смахивал пыль с книг метелочкой из перьев. Услышав звон колокольчика, он прервал свое занятие и, обернувшись, взглянул поверх очков на вошедшую женщину.
— Чем я могу быть вам полезен? — спросил он и стал спускаться по лесенке.
Дождавшись, пока он окажется рядом., Кристина проговорила:
— Вы меня не помните, герр Вурц? Я — Кристина Франк, которая жила вместе с братом, родителями и бабушкой в доме номер девять.
Вильгельм привалился спиной к книжной полке. Еще бы ему не помнить эту девушку! Ее брата и отца штурмовики застрелили на улице, а маму и бабушку арестовали. Разве такое забывается?
— Откуда ты, милое создание? Я думал, что ты умерла, что вас всех убили.
— Нас всех? — переспросила Кристина, на миг подумав, что он имел в виду всех евреев. Но печаль в его глазах подсказала ей, что он говорил о ее семье. — Брата и папу действительно убили, но я надеюсь, что мама и бабушка живы. Я приехала, чтобы их разыскать, герр Вурц.
Вильгельм с видимым усилием оторвался от стеллажа и сделал к ней несколько шагов.
— Но они мертвы, деточка! Они не могли выжить! — печально произнес он. — Твою маму и бабушку увезли куда-то на грузовике. Никто из увезенных больше не вернулся домой. Это были ужасные годы, деточка! Ужасные! — Он взял ее за руки и сжал их, виновато качая головой. Стекла очков затуманились от навернувшихся слез стыда и раскаяния. — Всех Леви увезли, потом Коэнов и еще многих, многих других… Что могли сделать тогда простые немцы, деточка? Поначалу ходили слухи, что всех евреев переселили куда-то в восточные районы страны. И мы верили, потому что нам хотелось верить, что они еще живы. Но теперь, после Нюрнбергского процесса и документальных фильмов о концентрационных лагерях…
Слезы потекли у него по щекам. Но Кристина молчала. А что она могла бы сказать ему в ответ? Что считает его трусом, не осмелившимся вступиться за соседей-евреев, когда их вытаскивали из домов, убивали или увозили в концентрационный лагерь? Что ему следовало встать на их защиту, а не утешаться сказками о том, что евреев куда-то переселили? Да, их действительно увезли далеко-далеко, туда, откуда не возвращаются, — в лагеря смерти.
Герр Вурц отвел глаза, угадав ее мысли.
— Вы думаете, что вся наша семья погибла, — повторила она. — Следовательно, вы не видели маму и бабушку после их ареста? Они не возвращались и не разыскивали меня?
— Нет, — покачал головой сосед. — Никто тебя не искал, деточка. А если бы даже кто-то и захотел найти тебя, что бы я мог ему сказать? Ведь я не знал, где ты. Как тебе вообще удалось спастись?
— Я уехала в Лондон, — ответила Кристина, поражаясь тому, насколько невероятно это звучит. — И живу там на площади Магнолий, в доме номер двенадцать. Я замужем, теперь моя фамилия Робсон.
Взгляд Вильгельма Вурца стал враждебным.
— Ты вышла за англичанина?
Кристина вспомнила о Кельне, превращенном в руины английской авиацией, но голос ее прозвучал абсолютно спокойно:
— Да! — Затем перед ее мысленным взором замелькали другие жуткие картины — концентрационных лагерей в Дахау, Бухенвальде, Равенсбрюке и Майданеке, где творилось зло, не поддающееся осознанию и описанию.
Вильгельм Вурц благоразумно оставил свои мысли при себе и достал из-за уха огрызок карандаша, чтобы записать адрес Кристины на случай, если кто-нибудь будет ее разыскивать. Рассказывать о ее визите жене он не собирался.
— Женщина, которая живет теперь в вашем доме, страшная неряха. Она развела в квартире ужасную грязь, на улице тоже никто не наводит чистоту и порядок. Город превратился в помойку. До войны здесь все было иначе!
